Купили у Васи камбалу какие-то чужаки, проезжавшие на «Жигулях» мимо Красных Круч. После чего заглянул в магазин, взял бутылку хереса, выпил от огорчения. К городку подошел, и так ему захотелось что-нибудь потихонечку затянуть. Спеть что-то такое, для души. После огорчения захотелось погреть душу песнею. Когда-то в детстве мать певала по вечерам. Ох и песня ж была! Ласковая, грустная. Про Васылька, что сено косит. Прямо за душу брала, аж до слез хватала. У матери всегда, помнится, глаза мокрые были, когда пела она. А у Васи и сейчас внутри песня эта звучит. Какие же слова в ней? Не вспоминаются, хоть умри. Простые-простые слова, а вот и забылись почему-то. Что же это такое? Звучит песня в душе, а спеть Вася не может, слова забылись.
В те поры, когда мать запевала эту песню, Вася все у нее допытывался: «А правда, мама, война кончилась?» — «Кончилась, Васылько, кончилась, хай же ей грэць!» — сквозь песню отвечала мать. Тогда она была совсем еще молодая. Вася не помнит, как она тогда выглядела. Вроде ничего была, а вот замуж никто ее не взял. Наверное, потому, что с дитем была. Кому нужна с дитем? Нетронутых девок было много. Полно было незамужних. Не брали даже девок, что из-за войны перестарками к тому времени оказались.
И горько Васе стало от этих неожиданно навалившихся воспоминаний. «Кончилась война или нет? Мама?» — «Кончилась, Васылько, кончилась уже». Вася хотел всегда спросить у матери еще об одном, во что не верил. Про батьку своего: вернется он или на самом деле пропал на войне? Было Васе семь — восьмой тогда. Совсем дитя, а вот докумекал, что нельзя у матери такое спрашивать. Почему-то казалось, что нельзя про такое спрашивать. Просто ждал. Не верил и ждал. Вдруг батько отыщется, вернется.
Возвращались другие. И в Красные Кручи. Дядька Захар Колосов, контуженый. А потом светился, как тарань или бакабаш вяленый. Он еще построил потом Фелюжий нос. Памятник не вернувшимся с войны. Просверлил на железе памятника и Васину фамилию. Даже после этого Вася все еще надеялся, что батька вернется. Ждал Вася. А мать пела по вечерам. И плакала.
Уже у самого дома почуял Вася беспокойство. Ускорил шаг. Толкнул дверь.
— Мам, что вы, а?
Матрена сидела у стола. Маленькая, серая, словно степная птичка.
— Дэ ты, сынок, ходышь?
— Что ты, заболела?
— Не. Здоровая. Ты дэ ходышь?
— Рыбу сжарила?
— Хай вона пощезнэ, рыба твоя, сынок!
— Что ты?
— Иди до лодки. Там тэбэ инспектор...
— Валька? Иванов?
— Та хто ж еще?
Вася выскочил из хаты. Перешагнул через повалившуюся загородку.
Точно! Рядом с его лодкой качается катер рыбинспектора.
— Явился? — раздалось сзади.
Вася резко обернулся, так его этот голос врасплох застал.
— А что? — негромко спросил.
— А ничего. Судить будут тебя, негодяя. Сейчас я заберу твою лодку. А потом, завтра... Завтра же поеду в прокуратуру. Хватит! Надо же с кого-то начинать, чтоб другим неповадно было.
— С меня, значит, начать хочешь, чтобы другим неповадно, так?
— Да ты к тому же и нетрезвый!
— Не твое дело. Ты мне не начальство. К тому же сегодня выходной.
— Я лодку забираю. — Валентин двинулся к воде, занес ногу, чтобы ступить на свой катер.
— Геть! — заорал Вася. — Тока тронь лодку!
Валентин обернулся резко:
— Ты мне еще угрожать? Ворюга! Вредитель!
Вася выставил руки вперед.
— Иди, иди ко мне. Поговорим.
Валентин подошел, и, не успел Вася схватить его, как получил сильный удар по рукам.
— Так ты еще бьесся? Ну что же, первым начал... — Вася пригнулся, норовя ответить на удар. Но рыбинспектор увернулся. Вася потерял равновесие. Упал. Оцарапал лицо о ракушки.
— Завтра не ты, а я на тебя в суд подам. Сниму побои и подам, — сопя и чертыхаясь, поднимался Вася.
— Ты не только ворюга, но и трус к тому же, — спокойно сказал Валентин.
— Я трус! Я труссс! — зашипел Вася. — Сейчас поглядим. Сейчас, — широко разведя руки и отступая, бормотал он. Чувствуя, что поваленный плетенек близко, рукой подать, рванулся к нему, стал выдергивать полусгнивший колышек. — Сейчас я тебя пришибу вот этим дрючком. Счассс!
Валентин отвернулся от него. Шагнул в свой катер и стал запускать мотор.
Видя, что его угрозы не приняты всерьез, Вася бросил колышек и кинулся к воде.
— Стой! Куда тикаешь?
Валентин не ответил.
— Сам трус! — крикнул Вася. — И свидетелей у тебя нет!
Валентин оставил в покое движок катера.
— Есть, есть люди, которые видели...
— А-а! Это ты бригадирского подпаска имеешь в ввиду! Этого мозгляка! Этого никудышного, чокнутого. Так ему никто не поверит!