Она так счастлива…
— Почему ты не в танцы пошла? — интересуется Сугу. С непривычки он дышит тяжелее, и Леся милосердно сбавляет темп, а затем и вовсе останавливается, и они лишь слегка покачиваются, плавно переступая.
— Не знаю. Никогда не горела желанием.
— А сейчас что?
— Ты заставляешь меня это говорить! — возмущается она наигранно.
Сугу становится ближе, так что теперь его лица она не видит. Она почти что дышит ему в шею. От него не пахнет каким-нибудь одеколоном или дорогой тканью одежды, но от него исходит такое согревающее ощущение, что Леся не задумывается о другом. Она чувствует, что ладонь Сугу перемещается ей на спину и ложится ниже лопаток. Он выглядит сухим, может, холодным временами — но она знает его с другой стороны. Это всё ещё смущает, как и то, что они посреди парка обнимаются, как и то, что она к Сугу почти льнёт, как и вообще всё остальное…
— Я тоже люблю тебя, — звучит совсем тихо над её ухом. И неловко вздрагивает смешок: — Я не могу это так просто говорить. Всё ещё. Смешно, наверно.
— Нет… не смешно. — Леся улыбается. Ей не холодно, а там, где она чувствует Сугу — вообще жарко. — Я очень счастлива. Спасибо.
— Больше не грустишь?
— Не грущу, хе-хе.
— А фамилию всё равно скажи, — Сугу ворчит. — Пусть знает, как к чужим девушкам подкатывать…
— Угу. — Леся улыбается, прижимаясь к его футболке щекой. Вечер разливается над улицей, и кружится вместе с ветром подол её свободной юбки.
Этот день всё-таки стал замечательным.
========== «Форма звука» (Юко, Настя) ==========
Комментарий к «Форма звука» (Юко, Настя)
На майско-июньский челлендж.
День 15: «Игра на музыкальном инструменте».
— 2018 год
— Да, сюда. Если хочешь быстрее, можешь просто выучить последовательность. Эта мелодия довольно простая.
— Странный из тебя учитель.
— Я могу подробно. Мне нелегко это даётся, но я помню, как всё объясняет Каспер или терпение Роана, так что… Всё-таки мы столько перенимаем от людей вокруг.
Юко отвечает улыбкой на улыбку. Насчёт себя она не так уверена; оглядываясь назад, она не помнит, у кого по-настоящему могла много перенять. Понятно, конечно, про брата и родителей, но…
Лёгкие пальцы Насти проносятся по чёрно-белым клавишам фортепиано, выдавая вовсе не ту музыку, какой она собиралась учить, и Юко вскидывает на неё глаза. Подруга вздыхает и смотрит на неё с ожиданием.
— Я уже говорила, — напоминает она. — Про честность. Я твои мысли не читаю, но и так понятно, что ты пытаешься передать.
— Как наставник? — Юко действительно интересно, почему и как Настя об этом думает. — То, чему я тебя учу?
В комнате светло: стены белые, пол серый, и тут стоит лишь пианино и у него — вытянутая лавочка. На ней девушки и умостились, пробуя играть в четыре руки — даже при том, что Юко никогда не училась играть вообще, они хотели попробовать. Желание неостывшим призраком витает под полком, но новая тема цепляет серьёзнее, и девушки молча переглядываются.
— Вряд ли это прямо обучение, — задумчиво говорит Настя. У неё голос негромкий, но в чертогах комнаты он кажется особенно ясным, чётким до кратчайшего слога. — Я же не прошу тебя читать лекции. Это… немного другое.
— Хм, возможно.
— Но ты всё равно на меня влияешь. Как и я на тебя.
Настя пробегает по клавишам коротким незатейливым напевом, не требуя ответа на размышления, но Юко всё равно думает — ей это кажется чем-то важным. В углах комнаты тает её вздох.
— Когда люди долго находятся рядом, — рассказывает она, — их цвета сближаются. Это и есть «влияние». Иногда одна аура оказывает большее воздействие, как бы подкрашивая другую. В равной мере бывает редко, всё равно кто-то доминирует, даже если немного. Поэтому я не считаю общение чем-то равноценным: кто-то всегда получает больше.
— Это плохо?
— Это нормально. Другому ведь не вредит. Я… — Юко нажимает случайную клавишу. Нота растворяется в воздухе. — …видела, как общение спасает людей. Где-то способствовала, но в основном я предпочитаю наблюдать.
Настя выслушивает до конца, а затем начинает играть. Мелодия, свободно растекающаяся вокруг, нежная и грустная, трогательная, и Юко слушает, блаженно прикрыв глаза. Она любит живой звук — это напоминает о том, как разговаривают между собой цвета, сливаясь в общую симфонию. В мире слишком много многогранного. Это многогранное, в чём бы ни выражалось — в музыке или в людях, прекрасно. Когда Настя завершает, она убирает от фортепиано руки и складывает их на коленях, поправляя аккуратную чёрную юбку.
— Я никогда не любила играть, — произносит Настя, не глядя на подругу.
Её взор устремлён на чёрно-белые полоски, словно выделяя каждую и на каждую другую накладывая. Лестницы нот сворачиваются до узкой полосатой ленты. Голос всё так же тих, но что-то — странность ли? — делает его отчётливым и выразительным, и его выразительность печальна. Юко вспоминает, что за время их знакомства она почти никогда не слышала в тоне Насти яркой улыбки, разве что лёгкую или радостную. Уголки губ Насти чуть приподнимаются в мягкой потерянности, её контур чуть колышется.
— Семья, в которой меня растили после лабораторий, — рассказывает она с ровной интонацией, — известна и богата. В лживых воспоминаниях меня обучали всем основам этикета и подобному. Когда я попала туда по-настоящему, меня стали учить игре на фортепиано. Мне не нравилось: нужно было много заниматься, хотя я не видела в том смысла, но родители вбили в голову, что это необходимо. Потом по телефону дядя… ты знаешь его как Михаила… он сказал, что мне пригодится музыка тогда, когда я не смогу управлять своим голосом. Тогда я не понимала, теперь знаю — это из-за странности. Он предполагал, что она может выйти из-под контроля и мне придётся замолчать. Я не могла издавать громкие звуки и боялась говорить с нормальной громкостью, но с музыкой не было проблем. Я училась играть, потому что уважала дядю, а потом это пригодилось мне самой. Знаешь, мне понравилось. Хоть какое-то самовыражение. Я ездила на какие-то конкурсы, но меня мучила необходимость играть перед чужими людьми, и со временем от меня отстали. А потом я переехала в Авельск.
У Михаила аура бледно-золотистая, как фильтрованный звёздный свет. Когда он смотрит на Настю, она розовеет. Он действительно о ней заботится, думает Юко. Люди в Авельске удивительны — они все переплетены между собой сотнями нитей, одну тронешь — пойдёт реакция по всему клубку. Они отрицают эту связь и одновременно не сомневаются в её существовании. Подобного Юко ещё не встречала. Должно быть, привыкла, что люди друг от друга отдельно существуют; в этом городе всё работает иначе.
— Эта музыка похожа на тебя, — неожиданно добавляет Настя, повторяя отрывок.
— Почему?
— Не знаю. — Она честно пожимает плечами. — Ассоциации. Ты знаешь много, Юко, так много, что это могло бы вызывать неловкость, но… мне не кажется, что ты здесь чужая. Хоть и очень стараешься быть.
Дневной свет красит тени в оттенки серовато-молочного.
— Ты говоришь то, что я хочу слышать?
— Взгляни на мою ауру. Я говорю то, что считаю правдой. — Настя с интервалами касается то одной клавиши, то другой. Она смотрит на подругу с тёплыми искорками усмешки. — Ты не видишь свою ауру, да? Ты думала, почему?
— Конечно. — Юко тоже говорит негромко. — Но я ещё не могу это понять полностью.