— Хочешь теорию? Если ты видишь, как связаны другие, но не видишь, как с ними связана ты сама, может, это потому что ты сама должна связь создавать? Может, ты не должна видеть свою ауру именно для того, чтобы иметь возможность выбирать, с какими людьми тебе быть связанной? — Настя опускает ресницы. На них бледнеют блики. — Я училась играть, чтобы потом найти способ выражаться. «Форма звука» для меня — это мой голос.
Параллели всё же пересекаются.
Цвет Настиной улыбки — светло-сиреневый. Интересно, улыбается ли Юко так же?
— В Октябрьске… — говорит она. Замолкает, чуть качает головой и продолжает: — Я была знакома с одним человеком. Он был моим одноклассником, но осенью шестнадцатого года перевёлся. Он тоже играл на пианино. Красиво, по-настоящему профессионально — и с закрытыми глазами. Мы вместе выступали на одном концерте, так что я хорошо это помню.
Она переводит дух и продолжает:
— Я училась с ним долго и всегда видела один очень плохой оттенок в его ауре. Но он обладал странностью. Тогда я не знала, что это такое, но я обходила странных стороной и боялась их, как огня. Поэтому и к нему не приближалась. А ему было плохо. По-настоящему, знаешь, очень тяжело. Я могла ему помочь… но не приближалась из-за своих слабости и страха. Мне жаль, правда, жаль.
— Ты не виновата.
— Если я решила, что хочу поддерживать людей, так и поддерживала бы. — Юко резковато пожимает плечами. Тёмная матроска сидит на ней привычно и аккуратно. — Я могу влиять на окружающих, когда того хочу. Это легко, если знаешь, какие цвета задевать, а какие — огибать. В итоге всё строится на моём выборе, буду я действовать или нет. От Димы я отказалась. Не только от него, правда, но именно это до сих пор меня гложет — потому что это был чистой воды страх, эгоизм, которому я дала волю.
Юко проводит по клавишам, наслаждаясь кратким эхом, разносящимся по комнате. Затем едва слышно заканчивает:
— Я надеюсь, что он в порядке и что он не будет больше заставлять себя играть. Я не связала себя с ним — и не могу вновь перешагивать эту черту. Я ценю то, что ты делаешь для меня, Насть. Но пойми правильно: форма звука, который ты даришь, даёт утешение, которое я не способна принять. Сейчас, по крайней мере.
Настя долго смотрит на неё.
— Если бы я видела твою ауру, она была бы похожа на весеннее небо, — внезапно улыбается она. Поворачивается вновь к фортепиано. — Не огорчайся, Юко. Как бы ты ни была далёка, ты остаёшься поблизости. И однажды наверняка окажешься рядом. Мы все ждём этого.
«Мы все» — она говорит об Авельске?
Этот город действительно странный. И люди в нём — особенные.
Юко кивает. Глаза сухие, но ей всё-таки хочется заплакать. Ещё бы вспомнить, как.
========== «Игра в ассоциации» (Настя, Антон) ==========
Комментарий к «Игра в ассоциации» (Настя, Антон)
На майско-июньский челлендж.
День 16: «Прогулка по зоопарку».
За высокими прутьями продолжается полоса темно-зеленых растений, особенно здесь густых и прекрасных. Солнце не может через их плотную защиту опалить землю, чем обитатели клетки активно пользуются, развалившись в благословенной тени, зевая во все зубы и равнодушно избегая взглядами столпившихся зрителей. Из всех только один зверек проявляет к людям интерес, да и то подбирается бочком, притворяясь, что не при делах. У него мягкое пушистое тело, черные полоски на спине и бархатные ушки. Глаза поблескивают.
— Роан, — говорит Настя. Она опускается на корточки, убирая с лица мешающие длинные пряди. На ней босоножки, шорты и блуза с открытыми плечами, и она похожа на обычную девушку своего возраста.
А вот ее спутника обычным назовешь уже не так уверенно. В темных волосах — три серебристые полоски, винные глаза смотрят так, словно к месту придавливают. Но сейчас он не собран и находится в счастливом состоянии умиротворения; опускается рядом и тоже смотрит на звереныша.
— Тигренок? — уточняет Антон, приглядываясь. — Почему?
— Не знаю, похож почему-то, — улыбается Настя. — Хотя сенсей всяко ведет себя страннее, чем может любое животное…
Ей невдомек, что еще до ее появления в Авельске статус «тигренка» Роан уже получил. Да, верно, и хорошо, что она не знает, иначе вопросов к сенсею было бы больше — в частности, кто еще мог додуматься, а еще — почему Роан на это воспоминание нервно вздрагивает.
Антон заслоняет ладонью глаза от солнца. Он нормально переносит любую погоду, как и Настя, как и многие лифы, но на зрение это не влияет. Может, стоило купить темные очки. Попутно Настя вспоминает о том, что еще держит в руке стаканчик с нарезанными фруктами — на входе их выдавали, чтобы подкармливать зверей. Но тигр морковью сыт не будет, да и любопытный малыш возвращется к маме, сворачиваясь рядом пушистым клубком, так что Настя и Антон идут дальше.
— Смотри, а это Люси, — Настя указывает на следующее ограждение. За ним, переваливаясь с одной тонкой ноги на другую, раскачивает пышным хвостом прекрасный павлин. Девушка добавляет: — Во всяком случае, ее мужская версия. Не по характеру, а по пестроте!
Длинные перья птицы переливаются, и завороженные этим видом ребята останавливаются, любуясь. Мимо проносится работник зоопарка с двумя кроликами на руках, черным и рыжим — странная гармония. Антон провожает их глазами и натыкается на следующую ассоциацию.
— Каспер, — замечает он.
— Кто, лама?
— Пантера.
Хищник черной тенью виднеется поблизости, и лифы подходят туда. Под солнцем красиво переливается густой короткий мех, желтые глаза отчужденно поглядывают на зрителей, и могучая кошка скрывается в своем деревянном убежище. В отличие от Каспера, она не очень открыта к общению.
Настя и Антон остаются, дожидаясь ее нового появления, а тем временем продолжают затеянную игру.
— А дядя… Михаил похож на лебедя. Белый и грациозный…
— Борис — кто?
— О, не знаю. Тоже пантера?
— Тогда Михаил — рысь.
— Да, какая-нибудь большая светлая кошка…
Настя отодвигается в тень Антона: удобно иметь высокого друга в тяжелое время. Тот смотрит на нее, задумчиво и спокойно, и в его глазах — та же хищная, ровная энергия, опаснее, чем у других, потому что себя не сразу выдает.
— Волк, — случайно говорит Настя и вздрагивает: засмотрелась ему в глаза и забыла обо всем другом. Мигом нахлынывают звуки, запахи и ощущения. Антон удивлен, и она продолжает: — Ты похож на волка, Антон.
Он дикий, неприрученный. Любая собака в нем почувствует чужака, заскулит и уши прижмет, испугавшись силы, скрытой за равнодушным взглядом существа жесткого и жестокого. Собаки волков не понимают, их внутристайных законов, запрещающих рвать на куски своих, но позволяющих рвать остальных. Волк — одинокий, не поднимающий к луне голову. Волк, сейчас оберегающий свою территорию, заключенную в одно хрупкое девичье тело — ее душу и ее жизнь.
— Значит, — он заправляет выбившуюся прядь ей за ухо, проводя кончиками пальцев по скуле, — ты — волчица.
Сейчас выражение его взгляда гораздо мягче.
Волчью слабость видит лишь самый близкий.
Настя улыбается. Ассоциации — это интересно, потому что на многие детали глаза открывают, и в то же время ей неспокойно. Потому что волки остаются слишком гордыми, чтобы свои границы покидать. Потому что волки поодиночке не так сильны, а сейчас они вообще разбросаны по землям.
Потому что волки часто умирают раньше срока.
========== «Твоё место» (Сириус) ==========
Комментарий к «Твоё место» (Сириус)
На майско-июньский челлендж.
День 17: «Где **твоё** место?».
— 2009 год
Сириус к людям принципиально не привязывается. Не понимает, как это, в упор так не понимает: ему всё кажется это если не бреднями, то какими-то неясными и туманными определениями. Люди тешат себя идеями, что какие-то высокие чувства спасут их от забвения, в которое рано или поздно все погружаются, или что дадут тепло. Сириусу «тепла» хватило на всю жизнь — пылающие болью следы от ударов, синяки и ссадины. Он не хочет, чтобы к нему притрагивались. Не важно, к телу или к так называемой «душе», в наличии которой Сириус всё же сомневается.