Конечно, Дмитрий стал отвечать тем же. Это вообще оказалось на редкость приятным занятием — с кем-то разговаривать открыто, не напрягая защитные барьеры. Дмитрий был знаком со многими людьми, но Оля стала его первым и самым близким другом.
Естественно, что он не стал от неё что-то скрывать. Естественно, что он к ней примчался, когда охотящийся на лифу Лекторий его ранил. Естественно, что он был за неё по-настоящему рад, когда Оля, несколько смущаясь, представила ему Йорека.
Оля многое перенесла. Ей пришлось учиться ездить, а не ходить, перестраивать свой внутренний и внешний мир, привыкать к открывшимся способностям. Оля стала связующим звеном между воющими компаниями странных, и этот труд — лучшее, чему она могла бы посвятить себя, даже если она всегда была достойна большего.
Неужели в её понимании «большее» — это Йорек?
Нет, против этого странноватого парня из NOTE Дмитрий ничего не имеет против. Человек, вроде, неплохой, хоть и чудной: он не выделывается, не вредничает и не выделяется. В нём семь дверей, по три засова да по семь цепей на каждой, но он делает вид, что живёт без тайн. Дмитрий надеется, что Оля о наличии этих тайн знает. Дмитрий беспокоится, что Оля не знает.
Не так легко поверить едва появившемуся на горизонте человеку, тем более. Что сам Дмитрий уже пять лет с Олей знаком. Она падка на людей, хоть и не наивна. Ей и так тяжело было; если Йорек её обманет…
«Это совсем не весело», — думает Дмитрий и идёт в гости к своему лучшему другу.
— О Йореке? — удивляется Оля. Она хмурится и закусывает губу, но слова его слушает серьёзно. Она всегда серьёзно относится к таким разговорам — ещё одна прекрасная черта. — А… что-то не так?
— Пока всё так. — Дмитрий вздыхает. Тёплый ламповый свет окон опрокидывается на ласковые сугробы. Дмитрий опирается на спинку стула, глядя в глаза подруги, и слов подобрать не может, чтобы описать, что именно его так тревожит да грызёт. — Видишь ли…
И что говорить?
Дмитрию нравится то, что он видит. Ему нравится смотреть, как преображается Оля, замечая Йорека у дверей, как её взгляд облачается сиянием мягким, приосанивается она и нервно волосы оправляет. Ведёт себя, как девушка, даже если может до бесконечности это отрицать. Но вот Йорек — он нечитаем. Дмитрий не может сказать, что таится за металлической серостью его взгляда, что он думает и чувствует. Приходя, Йорек сразу находит взглядом Олю, но большой ли это знак? Промахнуться сейчас страшно.
Йорек из NOTE, но даже ему вряд ли была бы нужда кадрить девочку-инвалида со странностью шестой категории. И ладно бы его личные цели — Дмитрий просто боится, что тот сердце Оле разобьёт. Дмитрий просто боится увидеть в её глазах боль, потому что сам ничего исправить не сможет.
Оля ему друг. Йорек ему чужой. Когда же эти двое вместе, когда они смотрят так друг на друга, у Дмитрия возникает стойкое ощущение, что он как раз и является третьим лишним в этой компании. Человеком, который может только наблюдать и верить, что всё сложится хорошо, даже если его мучает томительное беспокойство.
— Вы из разных миров, — говорит он наугад.
— Я так не думаю. — Оля безоблачно улыбается. — Мы с ним существуем в одном мире, живём тоже.
Выражение её взгляда кажется ему одновременно и восхитительным, и пугающим в своей открытой мечтательности.
— Ты любишь его? — спрашивает он, и сердце падает куда-то вниз.
Оля так сильно краснеет, что ответ уже не требуется. Дмитрий вздыхает, прикрывая глаза. Поздняк метаться; даже если это хитроумная ловушка, Олю из неё уже не выцарапать. Вот поэтому он в своё время удачно пресёк в себе все эти стремления к любви.
«Это совсем не весело», — думает Дмитрий.
Но говорит всё равно: «Пусть у вас всё сложится».
Он, наверно, так и думает.
========== «Проклятый дар» (Акихито) ==========
Комментарий к «Проклятый дар» (Акихито)
Для #рассказябрь2017.
Часть 4/30.
«У тебя дар», — говорят ему. «Прекрасный дар, дар смертоносный».
«Ты будешь велик», — говорят ему. «Будешь опасен и полезен».
«Ты гордость рода», — говорят ему. «Ты продолжатель его грехов».
Он слушает и слышит, он позволяет яду их слов проникать в себя и ядом обратно отзываться. Он сжигает до пепла и пеплом рассыпает, без пламени и дыма он разрушает, и взгляды, светящие на него прожекторами миллионов, мигают от перепадов. Он гордость рода. Он продолжатель его грехов. Он — проклятый дар.
«Каста» принимает лишь безымянных», — говорят ему, металлом касаясь лба. «Ты рождён без имени и без него проживёшь».
«Для «Касты» ты будешь зваться Акихито», — говорят ему, и чернотой просачивается их ненавидящая натура. «Для «Касты» ты будешь новым рядовым».
От прикосновений его чернеют побеги молодой травы, покрывается гноящимися чернилами пшеница и осыпается порохом ему в ладони, вот-вот готовым полыхнуть. Он — проклятый дар. Он будет новой жертву всеобщему благу.
Его дар — смерть. Его дар — это «Вирус», так обозначает клеймо, так указывают они, они его поднимают и заставляют продолжать. Пока он льёт слёзы над мертвыми телами звериными, они бьют его ожогами и приучают сушить эмоции. Пока он наставляет себя на понимание своего ничтожного значения, они принуждают его испепелять, указывают на жертвы и повторяют, что это его доля. Это его смысл.
Акихито — это не имя. Акихито — это и есть печать «Касты» на невинном детском теле. Но детство у него так и не настаёт, и ему приходится много времени привыкать, что нет в его существовании цели иной, кроме как служение. Кроме как — испепелять. Кроме как — поражать очерняющей болезнью. Кроме как — убивать.
«Ты будешь горд», — говорят ему, и от их безглазых лиц и зашитых ртов распространяется ночной туман. «Ты передашь эту гордость потомкам».
«Ты будешь в «Касте», — говорят ему, вешая ошейник незримыми шипами внутрь, к коже, где артерии бьются беспокойно. «Ты здесь родился и здесь жизнь окончишь».
Акихито душит его. Клеймо отпечатывается натиском собственного подавления. Рассыпаются гибнущие цветы, иссушаясь черенками, лепестками чернея, осыпаясь пылью и ветром уносясь. Он смотрит на испачканные пеплом ладони и понимает, что на них давно не осталось чистого места.
Акихито, созданный «Кастой», иного не видит умения. Он знает лишь пепел, смерть и «Вирус», что лучше бы его сжигал, но что никогда ему вреда не причинит. Акихито, продолжатель грехов рода грешного, знает только «Касту» и её позорные метки.
«У тебя дар», — говорят ему, и их яд обжигает его, пока не перестаёт затрагивать вообще. «Ты — проклятый дар».
Сил возражать он не находит.
========== «Разбитое счастье» (Настя) ==========
Комментарий к «Разбитое счастье» (Настя)
Для #рассказябрь2017.
Часть 5/30.
Не ты. Не она. Так глупо, что почти смеяться хочется; хотелось бы, если б вдохнуть получалось, если б рёбра не болели, как сломанные, если б оставалось что-то, на чём ещё можно взгляд сфокусировать. Листья зелёные, летние, тёплые колкими иголками сухими обернулись, как у дерева хвойного; хрупкие веточки обросли шипами, с шипами ли они всегда были? Не ты. Не она. Не её. Настя не была человеком.
В доме её учили быть тихой, в доме ей рот заживляли смолою да медью, нитками прошивали колючими, молчать говорили. Память вещала так, на ложь опираясь, запрещала петь, плакать, кричать, запирала внутри всё, боясь показаться. Личность, которой никогда не было, и личность, которая была – что из этого чувствует? Точно не то, чем она стала. Настя больше не знает, может ли вообще что-то ощущать. Она, кажется, даже мира вокруг не чувствует. Всё такое далёкое, бежать — не добежишь, кричать — да криком всё уничтожишь, камни разломишь, землю вывернешь да так и останешься в одиночестве; ей нельзя кричать.
Она существовала в неведении. Она существовала в покое хрустальном, ребристом, зеркальном, её силуэт отражавшем. Холодные взгляды матери, холодные взгляды отца — омуты осенние, льдом подёрнувшиеся, её в свои воды не принимающие. Настя не лгала себе, что любима не была, она знала и помнила, голову склоняя да признавая, что жизнь её легла её позором.