Мы все — одно целое, и метания наши отмечаются сияющими дорогами созвездий, и всё для них и нас едино.
========== «Хрустальное пламя» (Шин/Шиеми) ==========
Комментарий к «Хрустальное пламя» (Шин/Шиеми)
Частично спойлер, частично не очень.
Шиеми — хрупкая, как стеклянная, как будто ступившая на грешную бренную землю из самого трепетного рая, из глубин мироздания, из тех эфемерно-волшебных снов, что наполняют сознание каждое кристально-чистое утро. Шиеми — девочка-сказка, героиня повестей о снеге и изящных эльфах, остроухих и тихих, с идеальными манерами и лёгкостью в серебристых взглядах. Шиеми — стекло, серебро и снег.
Но рядом с ней Шин как будто горит.
Шин — яркий, красивый и ошеломительно замечательный. У него нет недостатков и нет слабых мест. Шин — само совершенство во плоти, создание вышних сил, сброшенное на землю из-за своей превосходящей все границы разумного идеальности. Шин — красное золото, дрожание заката на осенних листьях, дорогой металл и звёздная улыбка, весь такой порывистый, яркий и притягательный, что хочешь не хочешь, а залюбуешься. Он это знает: люди не могут глаз отвести, когда он проходит.
Шин — мастер привлекать внимание. Он даже не старается для этого, аура и опыт модели делают всё за него; девушки краснеют в его присутствии, их глаза сверкают ярче, парни завидуют или хмурятся — чувствуют его ослепительность, даже если не теряют головы, как их милашки. Парни вообще-то Шину тоже признавались, всякое бывало. Просто ему эти люди не очень интересны.
Ему важны лишь несколько, их имена можно пересчитать… ну, не по пальцам. Сестёр у него всё-таки (было) много. Но можно сказать про Дайки, про Найто, про Кёко и про Акихито. И про Шиеми. Её Шин назовёт самой первой, потому что — как это наивно и глупо — даже у такого потрясающего человека, как он, оказалось недостаточно любви к себе, чтобы перекрыть любовь к кому-то другому.
Не от этого ли он оберегался, старательно взращивая свою самооценку и пинками загоняя её под самые облака? Так, чтобы сконцентрировать весь мир свой на себе и больше не позволять людям от себя отрекаться, самому отрекаться от них, но не подставлять спину для удара, не подставлять…
В руках Шиеми — лезвие из чистого стекла, но она им не пользуется. В её тихой улыбке и льдисто-голубых глазах Шин читает понимание: ей не нужно его ранить. Он и так ей подвластен, без боли или принуждения. Он сам себя загнал в её хрустальный дворец.
Блистательный молодой актёр, к чьим ногам ложатся сотни и тысячи, своё собственное сердце — горящее, ало-золотое, как его волосы и улыбка — отдаёт в руки тонкие, хрупкие, но никак не слабые, потому что Шиеми так или иначе его защитит, потому что она — эта девочка-эльфийка — знает цену любому чувству. Перемещая людей в подмирье, она всегда думает о том, что они увидят. Она добрее, чем кажется, и куда ранимее. Не холодная. Просто закрытая.
Шин не боится, что она его подставит. Шиеми априори не способна на предательство, сама хлебнула достаточно горя по этой тематике, и он, конечно, её понимает. Потому ли так быстро доверился? Шин — непрошибаемый щит решительности, уверенности в себе и в своих поступках — только единожды застопоривается, не достигнув цели. Он не позволяет себе её касаться из страха осквернить. Шиеми слишком похожа на лёгкую сказку, на сон среди зимы.
Шин допускает, что она может исчезнуть. Однажды он проснётся — а её не будет. Её вещи испарятся из её комнаты. Её тихий мелодичный голос растает в углах. Шиеми может так же легко отступить и слиться со своими бесконечными мирами, как он может перерезать что угодно — это всё естественно, и Шин приучает себя к этой мысли. К мысли, что она, возможно, даже не попрощается. Шиеми не настолько честна, чтобы высказывать в краткий миг всё, что чувствует. Даже банальное «прощай» весит для неё слишком много.
Она может его покинуть. Это тоже та причина, по которой Шин не приближается, не сокращает расстояние, хотя оно и так остаётся совсем мало. Он стоит рядом, и её дыхание почти ощущается на коже. Дистанция уже коротка. Дистанция уже почти не существует. Шин же всё отворачивает голову и не хочет понять, как сильно порой желание просто коснуться её, убедиться, что она тут и никуда не собирается. Он же не будет её сдерживать, так? Он не зверь, не тиран и не предатель. Шиеми дорога ему. Он не хочет причинять ей боль.
И каждым днём рядом Шин говорит ей всем своим существованием, смехом и сверканием глаз: «Я не буду удерживать тебя рядом, ты свободна». И каждым днём Шиеми отвечает ему привычной скромностью, ласковым сиянием светло-голубого взора и грациозными жестами: «О чём ты?».
Она как будто не понимает. Шин не объясняет. Она слишком далеко, чтобы он её понял (хотя при этом он почти слышит её сердце).
Хрусталь в огне не горит. Хрусталь в огне сверкает ярче. Шин ведёт её за руку, пока она подстраховывает его сознание от неумелых вторжений, и он думает, что никогда бы не смог положиться так на кого-либо ещё, одновременно с этим на него не полагаясь. Шину всё равно, стабильна его жизнь или нет. Шиеми — единственный временный элемент, который почему-то цепляет его и мешает воспринимать всё легко и просто. Шину теперь беречь нужно не только себя. Шин и её теперь бережёт.
«Я не буду удерживать тебя рядом».
На его колени падают слёзы, а Шин смотрит на них безучастно, отмечая краем разума, как сверкают они — словно бриллианты. Шиеми плачет, падает на колени напротив и закрывает лицо руками. Есть что-то беззащитное в этом невинном жесте, что-то юное и трогательное — в том, как узкие плечи напрягаются, как белеют кончики пальцев, как глаза блестят влагой. Шин смотрит — равнодушно.
«Я никуда не уйду, — кричит Шиеми ему, не произнося ни слова, как и он долгие месяцы ничего не произносил. — Я никогда не уйду!»
Шин смотрит — равнодушно.
Его пламя уже погасло.
========== «Остаётся совсем немного» (Дайки/Найто) ==========
Комментарий к «Остаётся совсем немного» (Дайки/Найто)
\закрывает лицо руками\
Остаётся совсем немного.
Напарникам часто приходится контактировать — это, по сути, и зовётся «командной работой». Особенное если учитывать, что странность Дайки его не защитит, то причины, по которым Найто постоянно крутится рядом, объяснимы и понятны. Лидера нужно беречь. Партнёра — тем более. Друга — ещё важнее.
Но эта самая несчастная дружба не даёт Дайки покоя. Он понимает, конечно: нужно вести себя адекватно, он не мечтательная девчонка какая-то, нельзя забивать себе голову всякими глупостями и бессмысленно позволять тупым фантазиям собой завладевать, но… так само получается.
Когда они побеждают в один из дней, Найто — невредимый и целый, слава слаженной работе ребят, со счастливой лыбой — в объятия Дайки захватывает, крепко, сильно. От него кровью пахнет и остаточной отвагой боя, он не требует от Дайки ответа, как обычно, но — напарник руки поднимает, обнимает Найто. И чувствует, как тот застывает. Просто стоит, прильнув, напряжённо и неподвижно. Дайки становится душно; температура ещё больше повышается, когда ладони Найто, до того обхватившие плечи, медленно до безумия и до сумасшествия быстро скользят вниз по спине, к пояснице, замирают… Дайки рвано вздыхает и утыкается лицом в плечо напарника.
Их окликают со стороны, и они мгновенно друг от друга отскакивают, словно ничего и не было — это Найто, точнее, естественно выглядит, а вот Дайки на вопросы дотошной Кёко не отвечает, не поворачивается к ней, чтобы случайно зоркая девчуля не заметила, как у него скулы алеют. В принципе, Кёко-то что, она напрямую отпускала шутки, за которые порой её обстричь хочется, но от понимания себя Дайки тошно и неловко.
Что он хотел сделать? Что он мог позволить сделать? Он не остановил Найто. Он вообще его не останавливал, с самого начала, когда партнёр начал сокращать дистанцию между ними — а вот теперь мгновениями сердце замирало в трепетном… предвкушении? Дайки не хочет признавать собственные чувства, это чревато последствиями.