Он милый, когда от неловкости не может и слова разумного выдавить. Он симпатичный в те моменты, когда этого не замечает. Он по-своему проявляет заботу, не подпускает к себе посторонних, но о приблизившихся всегда думает. Он любит младшую сестру, видеоигры и запутанные головоломки. У него чуть хриплый, простуженный голос, и ему не нравится весь он в совокупности — но это не важно, потому что он нравится Лесе.
Человек, который нужен, не должен быть идеальным. Это лишь отпугивает.
Сугу принимает свет, даримый девушкой, с безумной благодарностью, и Леся не может подавлять глубокое, всепоглощающее счастье, всякий раз ее окутывающее, когда она может быть с ним рядом. Сугу сжимает ее ладонь в своей, или ставит чайник, или соглашается выйти на улицу, которую так ненавидит. Сугу старается меняться ради нее.
Ради Леси никто ничего раньше не делал.
Она даже не думала, что отдача благодарностью может быть настолько приятной. Сугу может не любить себя, но его любить всегда будет Леся.
Для этого она, видимо, и существует.
========== «Весенние морозы» (Имир, Йорек) ==========
Комментарий к «Весенние морозы» (Имир, Йорек)
Эм-м… Это вроде как отрывок из стори, которую я никак не напишу.
И да, в драббле используются выражения грубее, чем я обычно позволяю, но так надо. Нет грязи — нет улиц.
Волчий холод сковывает землю, пробирая до глубин мертвой бурой почвы, порождающей красивые, но проклятые травы. Эти травы еще не выросли, семена, заранее заложенные, опасаются показываться: мороз стоит сильный, сухой и трескучий, инеем поигрывает на тонких голых ветвях, впивающихся в белесое небо силуэтами грозных штыков. Грязно и зябко, и твари уличные ежатся, кутаются в свои накидки-куртки-плащи (что получается урвать из магазинов). Мир застывает в ожидании весны.
Но весна не торопится. Можно сжечь Масленицу или какого-нибудь очередного отщепенца — все равно не поторопится, проигнорирует мольбы, махнет серебряным подолом, осыпая город новыми пригоршнями снега. Весна жестока. К ее началу треть уличных валится с простудой, вторая треть — с воспалением легких, а оставшиеся обходят заразных за два квартала.
Имир давится сиплым кашлем, шебуршит упаковкой. Щелкает пластинки, выдавливает таблетку и сует в намалеванный ротик. Косо поглядывает на гостя — гостя, не клиента, даже странно как-то — и ловит ответное внимание. Ладонью отбрасывает с лицо волосы.
Волосы у Имир красивые. Густые, каштановые, но выкрашенные в темно-красный, как гранаты или кровь, и волнами спадают на лицо и худые плечи. Это особая гордость Имир, она даже запрещает клиентам на них кончать — на что угодно, но не на волосы. И расчесывается часто. Нужно следить за своей внешностью, она ведь даже среди других бабочек выделяется.
— Пасиб, — кашляет благодарность Имир. Вообще-то она лишний раз этим словом не пользуется, но пацан, по крайней мере, реально помог. Сгонял в аптеку, достал таблетки. Странность не позволяет Имир воровать, а если сказать Шеолин, что Имир заболела — ад начнется.
— Не подавись, — отзывается гость.
— И че, я теперь в долгу? — Имир крашеными ноготочками кокетливо касается своих губ, тоже алых. — Переспать с тобой, что ли?
— Обойдусь без этой радости, — так и передергивается пацан.
Имир решает сделать вид, что обиделась. Ее душит кашель. Если подохнет от болезни — это скучно, а Имир весело живет. Она предпочитает по крайней мере существовать. Дышать, танцевать и трахаться. Маленькие радости уличной среды.
— Привередливый сученыш.
Йорек усмехается краем рта, и в его серых кошачьих глазах стоит едкий яд. Имир он не трогает, потому что с Имир отношения не дружеские — какие тут друзья-то, пф! — но не такие плохие. Йореку не нужна красноволосая танцовщица в кружевных платьях, продающая тело по приказу своей долбанутой хозяйки. Имир не нужен драный кошак, одну половину времени шатающийся в компании наставника-уебка, а другую — влипающий в собственные неприятности. Наверно, потому они и поладили.
Вкрадчивый голосок, которым Имир так гордится, тоже не сделать сейчас елейным, кашель слишком силен, но она все равно прикидывается оскорбленной и, продолжая игру, обиженно добавляет:
— Я же и снизу могу быть. Обычно только так и берут!
— А кому-то нравится, что его имеет девчонка?
— Если у этой девчонки настоящий член — да.
Извращенствами сложно такое назвать. Не самое экзотическое, что можно найти, да и Имир все равно, кто ей пользуется, лишь бы с пылом и захватывающе. Она раскусывает таблетку, и рот наполняется горечью. Передергивает от такого сильного вкуса. Йорек неотрывно смотрит, но его ресницы чуть опущены — не боится, что Имир нападет. Чудной пацан. Лучше б поостерегся, у Имир крыша ничуть не крепче остальных, в любой момент может снести.
— Вот нахера ты меня тут выручаешь? — бурчит она, скоадывая руки на плоской груди. Лиф платья черты не прячет. Йорек склоняет голову набок, короткие темные волосы придают его лицу особую бледность. А ему ведь тоже несладко. Подросток еще. Зимы нынче жестокие. Имир вздыхает: — Даже клиенты не раскошеливаются на лекарства.
— Не хочу, чтобы ты умерла.
От простой откровенности его слов становится тошно. Паучьи пальцы вцепляются в подол, глаза наливаются кровью. Не потому что Имир зла, а потому что просто не понимает.
— Ты не подходишь улицам.
Йорек признает, что это так. Он и сам знает, что эти повороты, тупики и грязь ему совсем не идут; со своим идиотским нежеланием давать другим подыхать он здесь лишний. Неправильный. Улицы таких всегда убивают, с этим-то пацаном что не так?
— Поправляйся, — говорит Йорек, поднимаясь с ящика. Если опоздает, Чешир вытрясет из него душу заодно с кишками. Имир супится.
— Не подохну, — откликается она.
Йорек чуть улыбается и покидает двор. Он замотан в темный короткий плащ, заляпанный кровью на рукавах, и кажется непривлекательным на фоне уличной мерзлости. Никто не знает, на что способен этот парнишка. Самый удивительный человек на улицах.
Имир давится кашлем. Весна все никак не желает наступать.
========== «Перед сном» (Люси) ==========
В детстве все было проще — хотя, если честно, Люси не помнит, в какой именно момент осознала, что ее жизнь начинает свое бешеное вращение. Возможно, все начало меняться, когда родители решили взять в семью Кирилла. Желтоглазый мальчик, улыбчивый, обходительный — и до неузнавания взрослый. Исполнявший все обязанности хорошего старшего брата, но все равно чужой и непонятный. Сломанный болью. И Люси рядом с ним — маленькая и беспомощная.
Точно, все изменилось с его появления, но поняла Люси это не сразу. Она продолжала засыпать после родительского поцелуя на ночь, играла с ровесницами и наслаждалась жизнью. Это удовольствие простиралось и дальше: на момент, когда семью Люси покинула, разом все перечеркнув. Она уже не была той их дочерью, которую они могли знать. Она была странной.
В отделении она и жила. Было неплохо, даже весело. Своя комната; десятилетняя Люси поначалу боялась жить в одиночестве, чуть не плакала, прощаясь у дверей с братом, теперь уже Каспером. Кас это, видимо, понимал, потому что часто к ней приходил, заглядывал. Но на всю ночь остаться не мог, ему и самому требовалось высыпаться. Каспер делал все, чтобы ей не было страшно, но он неизменно уходил, и Люси оставалась напротив своих печалей.
Она скучала по родителям, но сумела вытеснить тоску впечатлениями. Она много гуляла по ночам. Иногда даже с Роаном, наставником, который то ли не понимал, то ли не хотел вмешиваться, что было вероятнее первого. Роана Люси полюбила, возможно, даже больше родителей; связь между ними оказалась правдивее. Крепче. Бессмертный ее заметно баловал. Каспер о ней заботился. Почему же тогда Люси все равно было так одиноко?..