— Сохранять хорошее настроение, одновременно с этим мучаясь, — это тоже часть твоего «таланта»? — язвит Натан, и с этого момента, сурово заклеймив его для себя как козла, Фелиция перестает с ним общаться. Он же ничего не понимает, дурак. Он не знает, какая у Фели хорошая жизнь. Как все удачно складывается.
Но рано или поздно, как выражается однажды Яким, у любой модницы ломается каблук. Фелиция спотыкается на ровном месте. Дэн смотрит на нее, посмеиваясь, и абсолютно лживые его глаза сверкают теплой насмешкой: «А ты не всегда ловкая, Фели». Девушка знает, что он прав, это не часть ее таланта, просто природная грация, но сейчас она готова как угодно оступаться и на какие угодно места падать, если он продолжит на нее так смотреть.
У Фелиции все хорошо. Точно. Совсем. У нее все отлично, прекрасно, замечательно. Она улыбается, одновременно с этим не замечая, что за собственной спиной ее жизнь трещит по швам, а тонкие мостики-ниточки до надежды покой сохранить уже постепенно тают. У нее получается. Еще бы, «Цезарь» ведь. Особенный талант.
У Михаила улыбка непонятная, но он относится к Фелиции довольно просто. Усмехается и подначивает, и у Фели ощущение, будто она вдруг обрела насмешливого и колкого, но прикольного братца, с которым можно припираться. Они в основном шутят. Потом разговор затрагивает Круценко.
— Они мне не нравятся, — упрямо повторяет Фели.
— На самом деле нет, — возражает Михаил. В его глазах на короткий проблеск электричества ложится бледное отражение холла. За стойкой он уже почти что свой. — Но даже если не общественное мнение тебя удерживает, то явно твердолобость.
— Поясни!
— Тебе хочется думать, что все хорошо. — Слова юноши режут безжалостно. — А они сами по себе показывают, как все на самом деле плохо. Хэй, ты ведь в курсе, что самообман — это нехорошо?
Фелиция хочет послать его, не стесняясь в выражениях, но замолкает, сбившись на полувдохе. На самом деле нечего ей возражать. Но признавать правоту Михаила тоже не хочется. Тогда точно потеряется; Фелиция отчаянно лжет себе, даже зная, что это неправильно.
У нее хорошая семья. Хорошее положение в мире людей — странных и нормальных. Ее окружают хорошие люди — даже Натан сволочь, но не такая уж и конкретная.
Фелиция не видит, что положение ее на самом деле призрачное, шаткое, едва заметное, потому что иначе не может быть: она странная и находится в городе, из которого нужно бежать опрометью. Фелиция не видит, что все меньше становится шансов разрулить конфликт, накрывающий Авельск мрачной клятвой о своевременной расправе. Зачем ей видеть то, что она видеть не хочет? Фелиция не замечает даже того, что люди, которым она улыбается в глаза каждое утро, по правде давно не отделению и NOTE принадлежат.
Фели говорит, что она счастлива, но это лишь привычка и воспитание. Ей не на что жаловаться, но она знает, что все катится в бездну. И никто это уже не спасет.
«Помогите, кто-нибудь», — она вздрагивает и закрывает глаза. Но суть всегда кроется в том, что никто не справится с несуществующим. Пока она не признает правдивость беды, одолеть ее не сможет. А Фелиция признавать боится.
«Помогите, кто-нибудь!».
…Никто не помог. Ей лично — никто. Она сама во всем виновата. Если бы вовремя заставила себя принять удар, как то сделали Борис и Михаил, надломившись, покрывшись трещинами и шрамами, но выдержав, она бы…
Не ненавидела себя так сильно.
Фелиция стряхивает пепел от сигареты. Мартовский мороз покалывает открытую курточкой шею. На том конце линии к ней вновь взывает губительный город, однажды уже вытащивший из нее детство.
— Я приеду, — говорит Фели в телефон, не давая себе и секунды задуматься и вспомнить. — Ты ведь знал, что я соглашусь.
— Знал, — Михаил отвечает серьезно.
Фелиция кивает невидимому собеседнику. Ее ладонь в отпечатке воспоминания касается живота, пробегая пальцами по длинному шраму, почти не заметному под одеждой. Запал табака становится невыносим.
Фелиция может делать несколько дел одновременно. Действовать напрямик, игнорируя риски, ошибаться и закрывать глаза на собственные чувства, столько времени ее предупреждавшие.
Фелиция вовсе не в порядке.
И в этот раз она не отвернется.
========== «Предназначение» (Леля, Филипп) ==========
— Меня зовут Леля. — Девочка улыбается с лёгкой неловкостью: она редко представлялась до этого, опыта особого не имеет. — Странность называется «Алый крест».
— Я помню, как тебя зовут и какая у тебя странность, — мягко, но настойчиво говорит человек напротив. Он делает несколько шагов по направлению к ней, и Леля — срабатывает инстинкт неосознанный, но беспощадный — отодвигается на такое же расстояние, не отводя глаз. Она смотрит на очерченную шею, кадык, прямой воротник водолазки. Переводит взгляд немного выше, там, где начинается подбородок и виднеются волнистые концы ярко-сиреневых волос. Человек спрашивает с каплей сожаления: — Ты меня боишься?
— Нет, — отвечает Леля и улыбается.
Она улыбается всегда одинаково. У неё тонкие светлые губы, не размыкаются при улыбке или грусти. Ровная линия рта. Большие глаза с блеклыми ресницами и розовыми радужками; у Лели слабое зрение, и она носит линзы, а розовый идёт ей больше натурального русого. Короткие волосы того же нежного оттенка обрамляют худенькое личико, почти кукольное — если бы было радостным, а не растерянно-виноватым. Леля часто улыбается, и эта эмоция естественна, потому что она не знает, как ещё ей смотреть на людей.
— Филипп, если забыла, — представляется человек. — Я твой наставник. Можешь доверять мне, Лель.
— Я доверяю, — моргает удивлённо девочка. Это ведь совсем не сложно.
«Алый крест» — её особенность. Нанося раны себе, она наносит их и на окружающих врагов. У Лели всегда в кармане маленький складной ножик, а ещё она всегда носит с собою бинт, потому что иначе обрабатывать кровоточащие порезы не успевает. Леля не так давно в NOTE и ещё плохо понимает, как всё устроено, поэтому она только кивает наставнику. Он хороший, кажется. Приятный, красивый, у него даже голос бархатный.
Он тоже будет раз за разом говорить ей ранить себя, циклично, в атаке, в защите.
Леля совсем не против. Она только улыбается — губки изгибаются в дымчатом символе покорности, она и не желает противостоять. Что ей? Это совсем не важно. Раз уж Леля существует такой — неловкой, слабой и хрупкой, способной только резать себя на части, рвать на куски ради других — она должна свою жизнь оправдывать. Как хорошо, что её подобрала NOTE! Теперь Леля точно живёт не напрасно! Ей совсем не больно. Совсем. Это не должно быть больно. Это её предназначение, в конце концов!
Филипп смотрит на неё долго и внимательно. Девочка улыбается ему одними губами, но в розовых тусклых глазах её единственная живая мысль — это нескончаемый горестный крик.
— Я всех защищу, — спокойно и ясно говорит Леля, даже с какой-то гордостью, даже с какой-то терпкой радостью. — Я для этого живу. Я и вас защищу тоже.
За спиной — только стена, когда Леля в неё впечатывается, вновь по привычке отступая. Между ними короткое расстояние, и наставник опускается на одно колено, протягивает руки и берёт в свои ладони одну её. У него глаза зелёные с голубым, похожие на весенний пруд. Весна — но не такая, какая застряла в невыразительном облике девочки-сакуры со стеклянными слезами в уголках ресниц. Вдоль предплечий по бледной коже извиваются шрамы.
Всё в порядке. Ничего страшного, она ведь делает то, что должна и что может. Она для этого существует. Она делает всё, на что необходима.
Леля улыбается, но её улыбка всегда немного дрожит. «Потому что ты всё-таки боишься новой боли», — хочет сказать Филипп, но молчит. Вместо этого он поднимает глаза и встречается с её взором — растерянным и подавленным. Леля на ребёнка похожа не только внешне. И сможет ли он помочь, если это его предназначение?