Эммануэль поворачивается в мою сторону, на его прекрасном лице застыло удивление.
— Я думаю, после всей нашей истории мы можем смело стереть из памяти тот инцидент с увольнением, — спокойно проговаривает он.
— А я думаю, что после всего, что случилось со мной здесь, я предпочту уехать куда-нибудь подальше.
Видимо, сегодня день моей прямолинейности. От моих слов Эммануэля передергивает, и он таращится на меня со свирепым видом.
— Ну, и куда ты собралась? — от его тона пробегает мороз по коже. Я замечаю, как вздуваются вены на его шее.
— Еще никуда, — парирую я, продолжая свою опасную игру. — Я только из больницы вышла, — развожу руками я и сама удивляюсь, откуда у меня вдруг появилось столько глупой смелости, и зачем я провоцирую того, кто мне явно не по зубам.
Эммануэль резко останавливает автомобиль.
— А как же твоя лучшая подруга? А как же твоя жизнь? Работа? Ты никогда в жизни не найдешь такую лабораторию, как в Гарварде. Если ты останешься, тебя ждет великое будущее. Если же ты уедешь, — спокойно продолжает Эммануэль, — тебя ждет ровным счетом ничего. Неприметная карьера в каком-нибудь захудалом университетишке, и это в лучшем случае. Подумай об этом.
Его глаза напряжено смотрят в мои, и от этого взгляда мое дыхание сбивается.
— Почему вас так волнует моя карьера, Эммануэль? — задаю я очень правильный вопрос для человека, которому в жизни не хватает экстрима. Если он меня не убьет словами, меня прикончит его взгляд.
К моему удивлению, Эммануэль отворачивается от меня, и мой вопрос повисает в воздухе.
— Я и сам не знаю, почему меня это волнует, — наконец произносит он. — Наверное, я чувствую за тебя своего рода ответственность.
Мои ноги предательски слабеют, и я радуюсь, что сейчас сижу.
— Не стоит. Вы мне ничего не должны, — твердо проговариваю я в то время, как мое сердце в грудной клетке выполняет акробатические этюды.
Внезапно оглушительный хохот вырывается из груди Эммануэля.
— Я в курсе, — Эммануэль немного успокаивается, — ты не очень-то любишь, когда о тебе заботятся, не так ли? Или просто не привыкла, — последнее уже больше похоже на утверждение, чем на вопрос.
— Я привыкла сама о себе заботиться. Так оно и есть.
Эммануэль после непродолжительной остановки возобновляет движение машины.
— Так может, стоит предоставить возможность это делать другим? Ну, так, для разнообразия. Авось, понравится.
— Зачем вам это? — задаю я единственный интересующий меня вопрос.
— Ты умная. Умная, но не догадливая, — Эммануэль поворачивается ко мне, и я вижу в его глазах озорные огоньки. — Давай назовем это безвозмездной заботой. Из любви к искусству, если хочешь.
— Безвозмездной? — я понимаю, что такой человек, как Эммануэль, никогда ничего не дает просто так, по доброте душевной.
— Абсолютно, — Эммануэль улыбается мне своей гипнотической улыбкой, — можешь не волноваться.
И я осознаю, что если он с такой же улыбкой попросит меня спрыгнуть с моста, я вполне задумаюсь о такой возможности.
Пока я раздумываю над нашим коротким обменом любезностями, мы успеваем доехать до дома Эммануэля. Хотя домом это назвать язык не поворачивается. Слева от ворот находится, как я догадываюсь, домик охраны с большим зеркальным тонированным окном, кованные ворота примыкают прямо к нему.
Эммануэль не делает никакого знака охраннику и не нажимает на пульт, кованые ворота словно сами распахиваются перед нами. Моему взору предстает огромный шикарный особняк, и я просто поверить не могу, что кто-то живет в таких условиях. И уж точно он вряд ли был построен на зарплату университетского профессора.
— Вы здесь живете? Один? — я больно закусываю нижнюю губу.
— Да. Я же говорил, что у меня много места, — шутливым тоном протягивает он. Эммануэль останавливает машину рядом с парадным входом и забирает мои вещи. К моему удивлению, входная дверь оказывается даже не запертой на ключ.
Дом Эммануэля внешне почти так же минималистичен по своей архитектуре, как и кафедра молекулярной биологии — если слово «минимализм» вообще можно применить к таким размерам, только здесь намного больше стекла, и к нему примыкают навесы на разных уровнях. Большая площадка перед домом выложена светлым камнем, вровень с поверхностью мощения вмонтированы матовые светильники, и мощение кажется чисто вымытым, словно пол в помещении. Над площадкой выступает терраса со стеклянным ограждением. Дом с двух сторон окружен такими высокими деревьями, что я задумываюсь — был ли здесь когда-то лес, или же деревья было специально посажены.