И я с ужасом осознаю, что вполне подхожу под описание «девчули» Лорэна-старшего. У Эммануэля что, сейчас ночуют еще какие-то другие «светловолосые девчули»? Это он меня имеет в виду? Тогда откуда отец Эммануэля знает, где я живу? И какое я вообще имею отношение к этим перепалкам между отцом и сыном?
Дверь шумно захлопывается, и я выдыхаю с облегчением, понимая, что на сегодня общество Лорэна-старшего мне больше не грозит.
В это время в гостиной раздается страшный грохот, и звон разбитого стекла заполняет помещение. Я выглядываю в гостиную и вижу, что высокая стеклянная консоль, которая еще пять минут назад стояла у двери, валяется на боку, вокруг нее лежат осколки стекла, а рядом на полу лежит стул. Эммануэль направляет на меня свой бешеный взгляд, и я очень надеюсь, что на этом приступ его ярости закончился, и он больше ничего и никого не собирается ломать.
— Что между вами произошло?
— Я думаю, ты все прекрасно слышала.
Я решаю не признаваться, каким бессмысленным кажется мне все, что они наговорили друг другу, пока выясняли отношения.
— Видимо, у вас с отцом был не самый лучший день, — прощупываю я почву для дальнейшего поддержания этой темы.
Эммануэль подходит ко мне ближе, и я слышу стук своего сердца.
— С чего ты так решила? Сколько я с ним знаком, разговоры у нас проходят всегда по одному и тому же сценарию.
Он делает еще один шаг в мою сторону и подходит так близко, что я начинаю чувствовать тепло его тела. Я сглатываю и обхватываю себя руками, чтобы почувствовать хоть какую-нибудь уверенность. Его взгляд уже не такой дикий, но с Эммануэлем лучше держаться настороже.
— И чего от вас хотел отец? — осторожно интересуюсь я. «И чего он хотел от меня?» — мысленно задаю я свой главный вопрос, но колеблюсь и не решаюсь признаться в том, как меня беспокоят последние слова Лорэна-старшего. Ведь может же так быть, что они были сказаны даже не обо мне. Тогда о ком?
— Моего отца интересует всегда одно и то же: причинять боль.
Эммануэль заправляет мне за ухо выбившуюся прядь волос. От его прикосновения мою кожу начинает покалывать. Как бы мне хотелось, чтобы его руки никогда не останавливались.
— Но все же он, наверное, по-своему заботится о вас?
— Сомневаюсь. В детстве я часто слышал, как он цитировал О’Брайена из «1984»: «Власть состоит в том, чтобы причинять боль и унижать. В том, чтобы разорвать сознание людей на куски и составить снова в таком виде, в каком вам угодно»20. Была бы его воля, он разорвал бы на куски все, что движется. Еще вопросы будут?
— Наверное, все и так понятно.
— Ну, и что же тебе понятно, моя дорогая? — усмехается Эммануэль. Его горячее дыхание обжигает. И я окончательно теряю связь с реальностью.
— То, что вы с ним очень похожи. Не внешне, конечно, — быстро добавляю я, — внешне вы похожи на маму.
— То есть, по-твоему, я жестокий, коварный мерзавец, способный шагать по головам ради сиюминутной прихоти?
Даже если его задело мое откровение, Эммануэль ничем этого не выдает. Вместо этого он прикасается рукой к моей щеке, и наша близость становится еще более опасной.
— Я уверена, вы вполне способны на… многое, когда вам это нужно.
— Мм… возможно, — протягивает он саркастически. — И какие еще черты ты мне приписываешь? Неужели я исчадие ада в твоих глазах? — Эммануэль явно наслаждается сложившейся ситуацией.
— Нет, это не то. Вы не злой, но можете им быть. Вы очень сильно помогли мне несколько раз. Я, правда, до сих пор не поняла, в чем причина вашего столь доброго отношения ко мне. Да это и не важно, я вам просто благодарна.
— Ты мне благодарна? — пробует он это слово на вкус, оно его явно веселит. — Интересно. Но я был готов услышать совсем другое. Хотя и это пока сойдет.
Внезапно его губы сильно, властно нападают на мои. От неожиданности я вздрагиваю и пытаюсь сделать шаг назад. Эммануэль обхватывает меня своими крепкими руками и притягивает к себе еще ближе так, что я оказываюсь в железной клетке его рук. Он углубляет поцелуй, его губы исследуют меня, пробуют на вкус. И я перестаю сопротивляться неизбежному и отдаюсь его абсолютной власти надо мной.
Через короткий миг, или мне так только показалось, Эммануэль ослабляет свою хватку и отпускает меня. Мои ноги совсем не слушаются, подкашиваются, и Эммануэль стремительно возвращает свою руку мне на талию.