А потом происходит то, что происходит: мерзавец Рустерхольц оказывается чертовым маньяком. Я всегда подозревал, что с ним что-то не так, и я корю себя за то, что не разглядел в этом, как я считал, «чудаке», настоящую опасность. Обычно я неплохо разбираюсь в людях — большинство из них настолько ограничены и предсказуемы, что у меня с легкостью получается считывать их пороки, потребности и желания. Безусловно, это мне очень помогает убеждать их делать то, что нужно именно мне. С Рустерхольцем я изрядно облажался — я был чересчур зациклен на своей одержимости, и это затуманило мой острый ум и бдительность. Я даже и подумать не мог, что это ходячее недоразумение, Рустерхольц, может представлять для нее еще большую опасность, чем я сам.
Когда я вовремя заметил через программу видеонаблюдения в своем мобильном телефоне, как он потащил мою светловолосую девочку к себе в подсобку, я почувствовал, как теряю последние капли человечности. Кровь ударила мне в голову, и, одержимый страхом, я что есть духу бросился на четвертый этаж. Меня словно парализовало, когда я понял, что могу больше никогда не увидеть ее живой, что я навсегда упустил те драгоценные минуты, когда мог бы наслаждаться присутствием ее в своей жизни. Мне ли не знать, как легко прерывается человеческая жизнь простым поворотом шеи под нужным углом? Это может произойти настолько быстро, что жертва даже не успеет сделать вдох. Как я вообще когда-то мог даже подумать о том, чтобы лишить ее жизни? Сейчас же я просто не представляю, что будет со мной, если она перестанет ходить по этой земле.
Я поражаюсь собственной выдержке и тому, как я не содрал с Рустерхольца скальп прямо там, в коридоре университета. Но когда я увидел, как она лежит на полу подсобки словно растерзанный ангел, со спутанными шелковыми волосами, в своем белом, далеко не новом, лабораторном халате, в одной туфельке — вторая слетела с маленькой ступни, мои мысли о Рустерхольце улетучились сами собой. В те минуты, когда я думал, что она уже мертва, я окончательно потерял веру в спасение моей души, и мне стало абсолютно все равно, что будет со мной или с Рустерхольцем. Только не она, кто угодно, но не она, повторял я про себя вновь и вновь.
Когда я осознал, что она жива, и она потеряла сознание на моих руках, я поклялся себе, что, если она выживет, все будет по-другому. Я смогу изменить себя ради любви и стану тем, кем захочет она. Но нет ничего глупее, чем давать обещания в состоянии аффекта. Гораздо более простая задача для меня сейчас — это избавиться от Рустерхольца. Щелчок пальцами и круглая сумма, заплаченная нужным людям, и он нас больше никогда не побеспокоит. Очень жаль, что я лично не могу причинить ему всю немыслимую боль, которую только способно выдержать или не выдержать человеческое тело. С другой стороны, мои мысли сейчас заняты чем-то более важным, и мне не следует тратить свое драгоценное время на грязь из-под ногтей вроде Рустерхольца.
Я каждый день провожу в больнице с моей девочкой, которая постепенно набирается сил и выглядит уже намного лучше. В отличие от того раза, когда она попала в больницу после первого нападения Рустерхольца, я больше не сдерживаю свои чувства к ней и провожу в больнице как можно больше времени на случай, если ей понадобится моя помощь. Я и мой светловолосый ангел всерьез повздорили, и я наговорил ей много чего, о чем не раз уже успел пожалеть. С тяжелым сердцем я осознаю, какую боль я причинил моему самому любимому существу на земле, и как мне трудно, оказывается, сопротивляться моему внутреннему монстру, который так и норовит вырваться наружу. Но как, как она даже посмела предположить, что я сожалею о ее спасении из лап Рустерхольца? Этим допросом она поймала меня врасплох, и я практически уверен, что своей чрезмерной реакцией выдал себя с потрохами. Теперь-то она вполне может осознать, в какой зависимости я нахожусь от нее. Догадывается ли она, какой властью обладает надо мной? Что произойдет, когда я наконец сброшу свою маску?