— И почему вы не соизволили рассказать мне об этом раньше? Я, как никто другой, имею право знать такое. Вся эта история напрямую коснулась именно меня, — она бросает на меня растерянный взгляд.
— Объясни мне, пожалуйста, почему это тебя так волнует? Я же тебе сказал, что со всем разберусь, и что это больше не твоя проблема. И я, как видишь, выполняю данные мной обещания. Ради своего же блага, оставь эту историю в покое и живи дальше, — неужели последние минуты нашего совместного времяпрепровождения мы потратим на дурацкий спор о Рустерхольце?
— Как это произошло? — никак не успокаиваются мои сердитые карамельные глаза. Это даже уморительно.
— Ты эту тему не оставишь, я так понимаю? Хорошо, — я начинаю злиться. — Я нанял надежного человека, и он воткнул самодельный нож в глаз Рустерхольцу. Ты это хотела услышать? — видя ее реакцию, я смягчаю свой тон, пытаясь ее этим успокоить. — Я предупреждал тебя ради твоего же блага не затрагивать эту тему.
Я уже начинаю сожалеть о том, что рассказал ей всю правду.
— Вы не боитесь оказаться в тюрьме? Это же заказное убийство.
Она никак не хочет остановиться!
— Я не боюсь никакой тюрьмы, моя дорогая. В правоохранительных органах работают одни идиоты. А попадаются им на крючок еще большие идиоты. Такие как я в тюрьме не сидят.
Тюрьма? Она действительно думает, что это то, чего я больше всего боюсь? Нет, моя дорогая, тюрьма — это ерунда. В ней сидят сплошные бедняки и неудачники. Самые настоящие монстры разгуливают на свободе.
— А что насчет вашего отца? — ее прелестное личико выдает особенно сильное волнение.
— А что насчет моего отца? — вот здесь она попала в точку. Я напрягаюсь.
— Эммануэль, имеете ли вы какое-то отношение к смерти вашего отца?
Я застываю на месте. Когда она настолько осмелела, чтобы бросаться подобными заявлениями?
— Правильно ли я тебя понял? Ты подозреваешь меня в убийстве двух человек. При всем при этом ты пришла сюда одна, и, вдобавок, ты еще бросаешь эти обвинения мне в лицо в моем собственном доме. Ты с ума сошла? У тебя инстинкт самосохранения напрочь отсутствует?
Вот это поворот. Я подпустил ее слишком близко к себе. Она действительно меня не боится? Или у нее действительно нет инстинкта выживания? Я еще раз удивляюсь тому, как она прожила так долго.
— Я вас не боюсь. Я хочу знать правду.
Моя смелая девочка одновременно и восхищает, и приводит меня в бешенство. Я прилагаю все усилия, чтобы не взорваться. В моей голове уже зреет новый план действий, и он мало напоминает тот, который у меня был изначально.
— Хочешь знать правду? А ты уверена в том, что она тебе понравится?
Мне очень не нравится то, что я собираюсь с ней сделать, но я просто не вижу другого выхода из этой ситуации. Делая вид, что наливаю себе кофе, я достаю из лежащего на столе клатча шприц и кладу его себе в карман. Я осознаю, что мои планы на жизнь только что резко поменялись на сто восемьдесят градусов, и я уже никуда не собираюсь уезжать. Я незаметно усмехаюсь своим мыслям, и мой внутренний зверь победоносно рычит, внемля зову самой моей сущности.
— Для начала: на основании каких фактов ты решила, что я имею отношение к смерти моего отца? — медленно проговариваю я, внимательно оценивая реакцию моей глупой любимой девочки. Проходит всего лишь мгновение, пока до нее доходит заданный мною вопрос. Ее светлые глаза округляются, в них читается невообразимое удивление — она явно рассчитывала на то, что я рассею ее страхи и предубеждения, на то, что я смогу доказать свою невиновность или попытаюсь хотя бы оправдываться. Она вовсе не подготовилась отвечать на мои вопросы — она рассчитывала на что, что будет задавать их мне. Дрожь негодования проходит по моим венам — неужели ты совсем не понимаешь, борцу какой категории ты бросила вызов, глупая?
— Вы не единожды дали мне понять, что ненавидите своего отца, что он плохой человек, — спотыкаясь на каждом слове, еле-еле выговаривает она, заметно нервничая и явно осознавая, что все пошло не по ее плану, — и что вы не желаете ему ничего хорошего. А еще я слышала, как вы угрожали друг другу в то утро, когда он пришел к вам домой, — добавляет она, будто оправдываясь и начиная сомневаться в правильности собственного наблюдения.
В отличие от нее, мои звериные инстинкты куда более развиты. Пока она объясняет мне причину, по которой пришла к своим неутешительным выводам, я раздумываю над тем, что мне делать дальше. Моя дорогая, тебе не нужно оправдываться передо мной.