Ты не слышал древние человеческие сказки про превращение в камень от единственного взгляда? Интересно, на Орфорте есть что-то подобное? Думаю, даже мгновенное превращение все равно заметно: короткое движение руки, дрожание пальцев, последний взмах ресниц и смерть. Жаль того, кто так влип. Когда температура упала до минус пятидесяти, случилось что-то похожее. Не с человеком. С рекой. Вообрази, как триллионы тонн бешенной воды разом каменеют. Хребет ледяного дракона в мгновение вспучивается из стеклянного крошева, замирает и грохочет взрыв. Удар заставляет скалы рычать и гулко стонать. Импульс подбрасывает все вокруг и затихает глубоко в лесу.
Под эту жуткую какофонию мы с четверкой дендритов подлетели, как балетные танцоры. Я тогда страшно испугался. Жахнул на позициометре дополнительную силовую защиту. Сразу захотел оказаться дома рядом с мамочкой. Сдулась бравада. Казалось, уже ничем не управляю. Палатка перевернулась, и я до сих пор помню, как с силой зажмурил глаза. Но повезло идиоту. Не все дендриты выживают так близко к берегу, но мои, сцепленные ветвями, неуклюже подлетев, рухнули на то же место. Вгрызлись укороченными корнями в уже взрыхленную почву. И палатку, как драгоценное яйцо, удержали.
Страх в четырнадцать лет отступает довольно быстро. Только стихла череда подземных ударов, как я прилип носом к обзорной стене. Знаешь, половина чудес освоенного людьми Марса в скорости превращений от сезона к сезону. Обалденно даже в пустынях, которые тянутся тысячами километров между Великих рек. И в пещерах, кстати, куда спускаются многие виды животных на время зимы. Пока я летал с деревьями и палаткой и паниковал, проморгал последние аккорды зимнего марша. Снежно-ледяная шапка уже нахлобучилась на мой дом. После обратного удара наст поднимается и застывает очень быстро. До дальних краев леса он, конечно, дорастает не сразу и не в таком великолепии. Там снежные купола стоят редко, а сами низкие. Если ночью ударит до минус семидесяти, слабо защитят. А вот у берега белые своды мгновенно выросли до половины моих дендритов.
Снеговые нахлобучки на Марсе особенные, не такие, как сибирские сугробы на Земле. Внутри можно дышать. Перемещаться, строить снежные гроты и галереи. Мне как раз и хотелось сделать здесь собственный зимний лабиринт, совершать далекие походы по белым тоннелям. В общем-то очень детские желания.
В тот день я слишком устал и перенервничал, чтобы выбираться из палатки. Просто наблюдал за миром вокруг. Деревья, мелкая растительность, разноцветные мхи на земле — все выглядело размытым, бликующим, как за толстым бутылочным стеклом с вкраплением пузырьков. Стекло постепенно серело в вечернем свете, разбрасывало затухающие искры. Так и уснул на наблюдательном посту: свернулся клубком у прозрачной стены палатки.
Долгую череду дней у берега уже не вспомнить. Но сначала все выглядело, как сбывшаяся мечта. Я чувствовал себя великим исследователем. Весь такой независимый, смелый, вступающий в контакт с запретным миром. Как и много позже на Орфорте. Вечно хожу по одним граблям. За пять дней я выстроил сеть переходов до нескольких групп деревьев с угнездившимися там животными. Наблюдал, вел записи, устраивал маленькие диверсии и следил за реакцией обитателей лабиринтов.
Землянам трудно объяснить, как можно жить в брюхе гигантских сугробов: даже если их утрамбуешь, окажешься в норе без воздуха и света. На Марсе целая жизнь внутри воздушного молочно-белого стекла: ползешь по нему — оно хрустит, крикнешь — звук глохнет, посмотришь на солнце — проступает ледяная сеточка-кружево. Сама она прозрачная, снежинки в ней белые, а пространство вокруг плывет и затухает. Вот я и путешествовал на коленях, как снежный крот. С верхних уровней даже круче: распластаешься и смотришь за аквариумной жизнью разнообразных кракозябр, которые ближе к земле копошатся. Собирают коренья, перекладывают веточки в норке, иногда перебираются с этажа на этаж зимних квартир.
Вообще твари на Марсе прыгучие, зубастые, ядовитые. Но в ледяных ходах не попрыгаешь. Сначала жертву нужно через хрустящую стеночку рассмотреть, унюхать, что вкусная, и ход прокопать. А хищники — твари не хозяйственные, копают плохо. Чаще всего под снегом впадают в спячку. Я даже не сразу обнаружил, что у корней моих дендритов окопался марсианский полоз. Жутко умная, злопамятная треугольная змеюка. Почти не убиваемая. У нее такие пятна-мозоли на теле — центры редупликации. Отрубишь голову, а из мозоли уже следующая лезет. Все думалось, зимой во сне новая голова тоже полезет? Хоть я и защищен со всех сторон, но сама мысль неприятна. Еще наткнулся как-то на шестинога: зверюга с челюстями на каждой конечности. Быстрый и опасный. Хотя, если приручить, вернее друга не найти. Много разного видел. Но одному быстро становится скучно, и мне домой захотелось. Лучше бы вернулся тогда, не тянул, и идиллия не обернулась бы мерзостью.