Люди поднимаются с мест, толпясь, двигаются к выходу. Встаем и мы. Обнявшись, идем по улице, а братишка заразительно смеется, припоминая сценку с избиением Гитлера, особенно финал, когда Гитлер на четвереньках в кальсонах "драпал" за ширму, а на ягодицах его черным по белому был отпечатан след от ступни солдатского сапога...
В избушку решено было проникнуть со стороны сада.
Ромка и Жунковский пересекли старый сад. Сквозь щель в дувале оглядели двор, избушку. Двор, как и ожидали, пустовал, у ворот на цепи подремывал пес, темнел на дверях избушки замок. Пацаны, стараясь ступать бесшумно в зарослях лопуха, прошли вдоль забора к сарайчику, взобрались на крышу сарайчика, там прилегли за копной залежавшего сена. Отсюда двор был как на ладони.
― Гляди на дорогу, ― Ромка показал взглядом на переулок.― За воротами увидишь неладное ― свистни. За мной следи. Махну рукой ― иди туда, ― он перевел взгляд на окно, ― я влезу и оттуда подам тебе харч. Ну как?
― Договорились, ― ответил шепотом Жунковский.
― Боязно, что ли?
― Что ты?
― Не кипятись… Артур. Боязно. Только наплевать на страх. Идти сразу двоим нельзя.
― Может быть, пойду я?
― Ты? Не-е... Ты побудь на шухере. Да ты и не пролезешь в форточку.
Ромка был прав: дотянуться до форточки по плоской стене Жунковский вряд ли смог бы, а о том, чтобы втиснуться в форточку, не приходилось и думать ― так мала была она.
― У меня кости смазаны лучше, ― сказал Ромка и засмеялся, видимо, сам довольный своей шуткой. ― Смогу, честное слово. Только надо покумекать.
Он стал "кумекать", оглядывая предметы вокруг.
Взглянул на погреб, пристройку к избушке, похожую на курятник, шаткую лесенку у пристройки ― воспользоваться лесенкой, не обеспокоя собаку, нельзя было. Посмотрел на кривой сучковатый столб ― на столбе висела бельевая веревка; на конуру у ворот ― от нее поперек двора по земле тянулся трос; оглядел внимательно избушку, крышу с глиняным покрытием с пологими, наклоненными в разные стороны крыльями...
Ромка внимательно оглядел переулок ― по нему медленно ползла повозка, нагруженная доверху джерганаком. Тащили повозку двое волов. Хозяин воза ― старичок, не по-летнему нахлобучив шапку, тянул быков за налыгыч, но не утерпел, молодцевато вскочил на передок повозки, завопил:
― Ц-цобе! Ц-цобе! Ц-цоб-б! Цоб-б, говорю, цоб-б! Повозка медленно, как бы неохотно, удалялась в сторону базара, и когда стала она сползать в галечниковое пересохшее русло речки, медленно, по-черепашьи, будто проваливаясь вниз, Ромка произнес твердо:
― Значит так, Артур: я подам харч в форточку. Потом дунем по дувалу назад тем же путем. Держи.
Он протянул перочинный нож.
― Зачем?
Постереги, ― Ромка сунул холщовый мешочек за пазуху, полусогнувшись, побежал к дувалу, который соединял сарайчики и избушку, ступил на размытый верх дувала и, балансируя руками, двинулся к избушке. Вскарабкался на крыщу. Затем с крыши начал спуск, нащупал ногами окно, форточку... Изловчился, ноги его, казалось, сами вползли в форточку. Цепляясь за неровности на крыше, стене, он медленно втиснулся в квадратный проем форточки. Усилие, еще, еще ― и вот он в избушке, обернулся, глянул в окно, на Жунковского, опасливо замахал руками, жестом приказывая прилечь, и когда тот послушно припал к копешке, отдернул занавеску, обнажив окно. Жунковский увидел часть комнаты с печью, столом, покрытым клетчатой клеенкой, на подоконнике ― глиняный горшок с геранью.
Ромка улыбнулся: мол, ничего страшного на поверку не оказалось. Заулыбался в ответ и Жунковский, восхищаясь лихой Ромкиной уверенностью, он привстал на колени ― сено зашуршало, затрещали под ногами жерди.
По ту сторону окна между тем началось неожиданное: Ромка, убедившись, что понят правильно, вдруг взялся за живот, сломался и беззвучно захохотал. Ромка изобразил... знакомого клоуна из шапито, как тот хлопал себя по животу, выкатывал глаза, водил пальцем, отыскивая в воображаемой толпе воображаемого человека, задерживаясь на "ком-то", он, казалось, выкрикивал:
― Т-ты!.. Да не ты! А ты! За-а-стенчивый!..
Вот он резко изменился в лице, посерьезнел ― Жунковский, на миг забыв обо всем, громко засмеялся ― так искусно и забавно Ромка изобразил перемену настроения!
Успех раззадорил "артиста" ― Ромка присел на подоконник, предварительно отодвинув горшок с геранью; ноги изогнулись, сами по себе пошли медленно вверх, обвили голову, мальчик стоял, упираясь на одни руки с закинутыми за плечо ногами. Жунковский, не предполагавший в друге такого таланта, изумился: так непринужденно, легко и быстро Ромка выполнил сложный трюк! И следующий "номер" исполнился молниеносно ― Ромка будто спешил, боясь не поспеть выказать, перед зрителем ― Жунковским ― все блестки своего умения. Время непроизвольно запечатлелось в памяти Жунковского отчаянным "Ц-цобе!" старичка, тащившего за налыгыч волов на другой берег речки. Ширина поймы речки здесь не превышала тридцати метров ― значит, с тех пор, как Ромка проник в форточку, минуло две, от силы три минуты.