Мы направились в Дом ребенка, переживали, будто шли в космопорт для встречи с незнакомым, но желанным существом из другого мира.
Заведение ― территория, огороженная высоким дощатым забором. Нас провели в глубь двора, к большому П-образному зданию.
― Слушаю, ― произнесла женщина в белом халате, начальница заведения.
― Видите ли, мы намерены... ― начал я, но, встретившись с взглядом женщины, осекся.
"Догадываюсь, с чем пожаловали, ― телеграфировал взгляд ее, и я, оборвав фразу на полуслове, замолк, ― Впрочем..." ― будто чуточку засомневалась женщина и сказала уже вслух:
― Говорите, не стесняйтесь.
― У нас к вам просьба, ― бойко начала Лида, но, видимо, встретившись все с тем же всепониманием во взгляде начальницы, покраснела...
― Понятно, дела семейные беспокоят, ― пришла на помощь женщина.
Я согласно кивнул головой.
― Что у вас, покажите? Я не понял.
― Ну, бумаги, документы, ― женщина усмехнулась. ― Вы, вижу, пришли вслепую. И полагаете, конечно, реализовать намерение сейчас же.
В комнату заглянула работница с бельем в руках, увидев нас, собиралась уйти, но начальница жестом велела задержаться, и когда та дисциплинированно замерла у дверей, полюбопытствовала:
― Как у вас с поступлением?
Работница чуточку смутилась, поняв, разумеется, что вопрос рассчитан на нас, а я, догадавшись, в свою очередь, о сути "поступления", почувствовал себя вдвойне неловко.
― Тут не разбежишься, ― произнесла начальница. ― Сначала уясните, как делается это. Вот они, ― она нажала на "это", кивая на работницу ― та все еще стояла у дверей, ― все вам расскажут. А меня, извините, одолели дела: сегодня... отправляем партию...
Работница отнесла белье и уже в коридоре, не глядя в глаза нам, сказала:
― Выйдемте на улицу ― как-то там виднее.
На территории заведения царило оживление. На площадке для игр, густо обставленной качельками, горками, карусельками, самолетиками, ракетами и другими предметами ― всем тем, что можно увидеть в любых ясельках и садиках, резвились дети. Возле них клушкой, урезонивая, подсказывая, выкрикивая, собирая и разъединяя, носилась молоденькая воспитательница. В глубине двора женщины развешивали белье, у микроавтобусов, подогнанных к центральному подъезду, стояла группа работниц с детьми.
― В детские дома?
― Ну да, в ком не углядели своего люди. Желаете подойти к машинам?
Предложение полоснуло по сердцу ― мы, не сговариваясь, отрицательно закачали головой.
― Значит, жалеете... Что и говорить! Который год здесь. Кажись, пообвыкла, притерпелась, но все равно увидишь такое ― становится не по себе.
Между тем началась необычная посадка в автобусы, работницы по двое вводили ребят в салон.
― С чего начать? Нужно разрешение районо. А с бумагой ― напрямик сюда. Разберемся, поставим в очередь. Усыновлять, небось, собираетесь крохотного? Или подойдут такие? ― Она показала взглядом на упиравшегося мальчонку. ― Кому не хочется, чтобы приросло корнями ― и верно: усыновлять, так грудного. А много ли таких? Раз, два ― и обчелся. Оттого и очередь. Недавно ночью подкинули одного. Перед тем у ворот крутилась особа с мужчиной. Потом будто мужчина отирался один. Говорят, в очках. Интеллигентный. Все выспрашивал у сторожа ― тот у нас, простите, за бутылку отдаст душу черту и лешему одновременно. Утром сторож-то объявляет: мол, идите, на площадку ― принимайте гостя. Бросились мы ― там, на качелях, лежит человечек, обернутый в одеяльце. Чмокает, слышим, сосочку. Мы ― к сторожу. Тот руками разводит: загляните, говорит, под одеяльце и спросите у него самого. Так и поступили. Взглянули. Так это был вылитый очкарик! Нашли мы в нем и черточки от особы ― не то глаза, не то лобик. И такая, простите, вскипела досада: скотство последнее ― бросить свое семя! Хуже того: иная тварь за детеныша и не жизнью поскупится, а здесь...
Женщина заводилась круче и круче: казалось, поручение начальницы было для нее удобным поводом излить накипевшее. И я сам, вначале больше раздражаясь, нежели вникая в ее рассказ, затем неотвратимо входил в боль, мне казалось порою, что она выговаривала заодно и мое.
Микроавтобусы шумно проскользнули мимо, обогнули детский городок, направляясь к воротам.
― Хотя, как знать, ― произнесла после длительной паузы работница, ― где хорошее и плохое. Одни бросают, другие подбирают, а брошенное становится что твое золото. Кем бы стало дитя, не подбрось сюда их? С такими, простите, папочками и мамочками ― где больше заразы? Вы встречались с детдомовцами? Они привязаны друг к другу иной раз больше, чем брат к брату, сестра к сестре; они лучше ценят человека в человеке, за добро готовы отдать все. Простите, заморочила голову, ― спохватилась наконец-то она, ― идите-ка в районо. Вторая дверь слева ― в комнате сидят двое. Та, что у окна, пожилая женщина ― она и есть комиссия по усыновлению и удочерению. Она и определит возможности. Скажите: мы хотим усыновить ребенка, непременно грудного. История, знаете, нескорая, отстоять в очереди придется месяцы. Посодействую, чем смогу.