У детины прозвище ― "Кот". Кот приезжал в Карповку к тете из детдома.
Корноухий ― детдомовец.
Но детдомовец и... Ромка ― вот куда потянулась ниточка! Ромка, Корноухий, Кот ― из одного детского дома!
Догадка преобразовалась в уверенность, экстрополировав нынешнего детину в Кота... И тогда я увидел карповский базар в воскресный день, рослого пацана с кудрявым чубом, уже тогда фиксатого, улыбчивого, розовощекого. Пацан -- теперь-то ясно, что это был Кот ― и Рябая, продравшись сквозь людскую массу, задержались в конце ряда. Рябая взяла в руки коричневый ватник, передала Коту ― тот примерил, Рябая оценивающе оглядела, поинтересовалась:
― Ну, как?
― Что как?
― Нравится, спрашиваю?
― Да как сказать... произнес Кот неуверенно.
Снимай! ― скомандовала женщина. ― Пошли.
Они перешли к другому, расположившемуся на земле, ряду. Рябая извлекла из груды барахла полупальто с широким поясом. ― Держи, ― она протянула полупальто племяннику, ― как это?
― Другое дело, ― оценил мгновенно Кот, не скрывая удовлетворения.
― Вижу, ― согласилась серьезно женщина. ― Не тонка ли? Не замерзнешь? Зимы вон какие здесь.
― Да как сказать... ― снова замялся Кот.
― Говори ясно.
― С шарфом не замерзну.
― Вот и я думаю: подкладка ничего. ― Рябая крутнула племянника, придирчиво осмотрела товар и сказала не то хозяйке, не то разом всем: ― Ношеная.
― Где взяться новому? ― парировала с неудовольствием владелица товара ― женщина с короткими усиками, конечно же из эвакуированных. ― Своей фабрики, как видите, у меня нет.
― Что фабрика! Не о том речь. Сколько носили вещь?
― Год, ну, два... ― мялась женщина.
― Ношеная-переношенная.
― Побойтесь Бога, ― обиделась женщина, ― торгую своим, лгать не умею.
― Да бросьте, ― обрезала Рябая, ― вот потертости... вот... вот...
И ни слова о цене. Рябая старалась сначала внушить неопытной торговке мысль о невысоких достоинствах товара, она плела паутину искусно, потому что минуту-другую спустя у торговки от былой уверенности не осталось и зернышка, она в самом деле напоминала жертву, правда, жертву, не ведающую, в какую сеть угодила.
― Но я не навязываю, ― выдавила торговка, и это защитительно-беспомощное "но" послужило Рябой сигналом к штурму.
― Сколько за него просите? ― спросила она снисходительно-иронично, показывая всем видом, что поинтересовалась стоимостью скорее из обычного любопытства.
Торговка поспешно назвала цену ― Рябая, усмехнувшись, продемонстрировала намерение немедленно ретироваться.
― Сколько бы вы дали?
Рябая, сделавшая шаг в сторону, передумала, потрогала товар, произнесла:
― Сколько? Потертость... С поясом... для города, может, и хорошо ― тут не город...
Торговка трепыхалась в сетях ― Рябая, поразмыслив, уверенно назвала цену.
― Да что вы! ― вырвалось и тут же затухло у торговки.
― Да то! ― произнесла еще более уверенно и решительно Рябая. ― Курам на смех. Назовите окончательную цену.
Женщина с усиками назвала, вызвав у Рябой еще больший приступ ярости. А еще минуту-другую спустя она, бросив в руки племянника покупку, отсчитывая деньги, зыркнула на меня:
― Чего крутишься?
― Камеру ищу.
― Какую еще камеру?
― Велосипедную.., с ниппелем.
― Шпионишь, наверно, что высмотрел, Додик? Рябая наполовину была неправа, потому что я действительно искал велосипедную камеру, но, увидев ее с незнакомым пацаном, мигом перестроился, мысль о покупке велосипедной камеры испарилась, и я, роясь в груде железа, запчастей к велосипеду, стал наблюдать за действиями пацана, а заодно и Рябой, наблюдать цепко, так, как наблюдают обычно за человеком новым, к тому же сверстником...
Я перенес сегодняшнего детину в далекое прошлое и увидел перед собой пацана с кудрявым чубом, нисподавшим до бровей, с лицом, клинившимся книзу, с фиксой, тогда всего одним зубом, окованным в металл. Я увидел крупного пацана, облаченного в серое городское полупальто, с широким поясом, накладными карманами и цигейковым желтовато-коричневым воротником, увидел его рядом с Рябой ― Рябую будто нарочно, чтобы надежнее запечатлелась в памяти, со словами "Высматриваешь все ― гляди, не наживи бельмо", ― обращенными ко мне. А потом сквозь просвет в пальцах Жунковского ― это тогда, когда он прикрыл сзади мне глаза ладонью ― я увидел панораму базара, увидел снова у шатра шапито новенького, но теперь рядом... с Ромкой. В день неудавшегося налета на избушку Рябой! Ромка и в самом деле беседовал с фиксатым пацаном ― детдомовцем перед тем, как двинуться с Жунковским в избушку Рябой! И двинули. Но еще раньше рванули к себе Рябая и ее сожитель ― мужчина с плоскими бесцветными губами ― Горшечник!