― Ага, есть такая, ― сказал участковый милиционер, вникнув в просьбу Рахманова помочь отыскать потерпевшую, то есть лоточницу, жившую в одном из домов-близнецов. Он повертел в руках клочок бумаги с адресом. ― И только-то? Домов с такими номерами не один и не два ― тут нормальный микрорайон. Улиц, переулков несколько. Адрес куцый.
― Именно.
― Что куцо?
― Вот хотел бы знать и я.
― Понятно, ― произнес участковый, взглянув рассеянно на меня.
Внизу, в "Запорожце", ожидавший нас Азимов, мой старый приятель, услужливо открыл дверцы машины. Однако милиционеры предпочли идти пешком. Тогда Азимов, безмолвно, взглядом поинтересовался о делах ― я пожал в ответ плечами, ― и, выждав дистанцию, медленно покатил за нами.
― Приметная она у меня, ― сказал участковый о лоточнице. Мимо внимания не прошло его "у меня", и я подумал об обманчивости первого впечатления ― "вот тебе и коровьи глаза!" ― я подумал, затем представил то, как в нужную минуту, наверное, преображался старший лейтенант, как мигом появлялась столь необходимая милиционеру цепкость и жесткость.
Мы шествовали мимо жилых домов, деревянных заборов, строек, кафе, продовольственного магазина. Позади, не теряя нас из виду и не теряясь из поля зрения, то убыстряя, то замедляя ход, катил Азимов.
Мой верный Азимов! Примчался по первому зову! Был активен в розыске, а когда племянник отыскался, делал все для облегчения его участи. Вернувшись из Приозерья, я застал его вместе с заплаканной, перепуганной моей женой ― Азимов, не дожидаясь меня и не считаясь со временем, носился по городу, и, казалось, не было такого уголка, куда бы не заглянул, где бы не выглядел, не выспросил. И Рахманова втянул в коловерть события! Как кстати пришелся его "Запорожец": мы с Рахмановым часами не выходили из машины ― маршруты смахивали на броуновы движения-метания из конца в конец, из угла в угол!
Азимов деликатно, не выпячиваясь, ехал на "Запорожце", мы шагали впереди степенно и таинственно, как брамины из "Лунного камня". Шествие было преисполнено сознанием важности задуманного предприятия.
― Тут ― старший лейтенант остановился у пятиэтажной коробки. ― Сюда, в подъезд, прямиком на третий этаж. Ее хозяйство. ― Он кивнул на застекленный балкон сбоку от нас.
― Я, с вашего позволения, займусь своим. ― Он перевел взгляд вглубь двора ― неподалеку, на скамейке ― краешек ее выглядывал из-за куста осыпавшейся сирени ― слышались голоса подростков. Старший лейтенант, позевывая в кулак, направился к ним. Мы с Рахмановым двинулись в подъезд. И тотчас я обнаружил в себе волнение. На миг изменило хладнокровие и Рахманову, и он тоже заволновался. Волнуешься ― значит не вполне уверен, значит, неунывака Рахманов не на все сто процентов уверен в успехе. За сиренью, на скамейке, шумы оборвались ― наверное, подростки, увидев старшего лейтенанта, из тигров обратились в овечек.
― Наше дело правое ― враг будет разбит, победа будет за нами, ― говорил Рахманов, шагая рядом и добавляя, не то приказывая, не то предлагая: ― Я ведущий, ты ведомый. Ты внимательно следишь за моими действиями и подыгрываешь мне. Все просто. Повторяю: наше дело правое. Ну вот, кажется, приехали...
Я обратил внимание, что в глазке, вмонтированном в черный дерматин, метнулась тень ― кто-то за дверью наверняка полюбопытствовал, припал к глазку и отпрянул, завидев нас, бесшумно, да так, что подумалось о мистике: что, если "кто-то" испарился, скользнув по поверхности глазка?