Машина неожиданно резко остановилась, Азимов выбрался наружу, прихрамывая, обогнул машину спереди, открыл задние дверцы и сказал, просто протянув руку гостю:
― Здорово, Жунковский! Они обнялись.
― Азимов! Никогда бы не подумал. А ты хорош, ― ворчал Жунковский на меня. ― Видали гуся-эксперементатора!
― Мелькнула догадка. Но почему, думаю, ― делился, обрадованный встрече, Азимов, ― Артур? Разве вас... тебя... звали Артуром?
― То был его псевдоним, ― пришел на подмогу я. ― Ну прозвище.
― Псевдоним? ― искренне удивился Азимов.
― Псевдоним, ― схватился за спасательную соломинку гость.
― Псевдоним, псевдоним, ― подтвердил я, изобразив на лице ухмылочку.
― Понятно, ― произнес Азимов, оглядев нас внимательно. ― Теперь понятно...
Мне показалось, что он и в самом деле вник в корень, потому что затем, спустя минуту-другую, усаживаясь на водительское место, резанул:
― Отец как-то мне, пацану, принес с базара штаны. Я влез в них с головой ― форменная карикатура. Отцу нравится ― мне нет...
Было очевидно, что имел в виду под "штанами" Азимов, настолько очевидно, что Жунковский смутился, а я незамедлительно "увел", правда, неловко, разговор в другое.
― Слушай, ― поинтересовался я у гостя. ― А космос? Что потянуло людей к ракетам? Не лень ли?
Жунковский долго молчал, оглядываясь вокруг, ― с обеих сторон обступали дорогу пологие невысокие холмы, слева, сквозь просвет в деревьях, виднелись обрывки речных меандр.
― Вот как заело тебя, ― сказал он рассеянно.
― Для меня главное не имя, не псевдоним, а человек, ― сказал Азимов.
Посторонний, впервые увидевший Азимова. Мог бы счесть слова его высокопарными, но я-то знал, что обстояло иначе, что неискренность Азимову была так же противоестественна, как, скажем, тулуп бедуину в пустыне, что он не хотел и не умел рисоваться. Судя по тому, как смутился Жунковский, стало ясно, что и он принял слова Азимова в прямом их значении.
― Ну его, с псевдонимом. Я Артур, ты Турсун, он, ― Жунковский положил руку на плечо, ― Дауд ― вот что главное. Остальное пусть катит к аллаху на фанерном самолете.
― А ракеты в космос? ― вставил я.
― Космос? ― Удивился Жунковский, не догадавшись о намерении повернуть беседу в иное.
― Ракеты построили из-за лени? ― наседал я.
― Ракеты, ребята, исключение из правил.
― А прогресс в медицине? А лазерная техника?
― Зануда ― вот ты кто, Дауд! ― сказал он. ― В нас, карповских, занудство в крови. Хотя, это не касается Турсуна. Турсун на других дрожжах выброжен. Турсун мужчина.
Хотя спустя минуту-другую, когда, оставив во дворе между коттеджами машину, мы двинулись по диагонали парка дома отдыха с его карагачами, осокорями, со следами запущенности и полчищами воробьев, ― в пути, когда Азимов вежливо предложил Жунковскому услуги, изъявив желание понести заодно и его, Жунковского, ношу, тот удивился, отказал, а после вторичного, более настойчивого предложения, сказал:
― И ты зануда, Турсун.
Жунковский и Азимов, беседуя, шли впереди. Спрашивал больше Жунковский ― Азимов отвечал коротко. "Телеграфный" диалог длился добрую часть пути.
― Как все, так и я живу, ― говорил Азимов.
― Семья?
― Как же без семьи?
― Дети?
― Как же без детей?
― Работа?
― Трудимся потихоньку. Стучим.
― Много приходится стучать?
― Сколько положено рабочему классу. Дело обувщика-ремонтника ― беспроигрышная лотерея.
― Почему, Турсун?
― Больше недоброкачественной обуви ― больше ремонтных работ ― больше заработка. Ну, а если обувь качественная, весело на нее глядеть, опять хорошо, ― будто пошутил Азимов. Жунковский заинтересовался:
― Там для тела, тут для души.
― Считай так.
― На фанерном самолете летать не пришлось?
― Как же! ― сказал машинально Азимов, но затем тут же смутился. ― Почему на фанерном?
― Ясно, ― заключил тогда Жунковский. ― Ты, Турсун, счастливый человек.
― Не надо, ― вмешался я. ― Турсун не любит слово "счастье". Не любит ― и все тебе. Что тут удивительного? ― обернулся я к Азимову: ― Подтверди, Турсун. Ведь этого слова нет в твоем лексиконе? Как-то мы с Азимовым смотрели по телевизору документальный фильм. На экране киношники с микрофонами приставали к людям с неизменным вопросом: "Вы счастливы?" Азимову фильм активно не понравился. Где-то после второго или третьего "Вы счастливы?" он буркнул, поднялся с кресла. "Делать нечего, ― сказал он, ― вот и лезут в душу. Не люблю этого слова... "счастье..."
Я изобразил микрофон, поднес "микрофон" Азимову:
― Итак?
― Мост размыло на реке ― вот и приходится шпарить своих двоих в обход, ~ произнес тот неожиданно и добавил, обращаясь к Жунковскому: ― С такими женами, жизнь ― не счастье, а сплошное танго...