— Я знал, миледи, что вы не станете возражать, и готов принести тысячу извинений за беспокойство…
Она слышала, как он сказал кому-то: «Пусть войдет…» Вот и все. А если бы вчера она не произнесла опрометчиво этих слов? Может, все как-то обошлось?..
В комнату действительно вошла старая карга, она фыркнула на девку: «Пошла вон!» — и та подчинилась безоговорочно. Что-то во внешности и голосе старухи показалось Елизавете смутно знакомым, но сейчас не до того. Вся сжавшись и укутавшись простыней до подбородка, она готова была кусаться и царапаться, если старуха начнет эту простыню срывать, хотя прекрасно понимала, что тогда ничто не помешает Тирриту применить силу. Господи, в каком ужасном положении она оказалась! Во власти грубых людей, без всякой защиты и поддержки!..
Дождавшись, когда за девкой закроется дверь и заложив ее на большой крюк, повитуха обернулась к Елизавете. Та все еще в ужасе смотрела на свою мучительницу. И вдруг в глазах старухи появились смешинки, подойдя к постели вплотную, она тихо проговорила:
— Не прикрывайтесь простынкой, миледи. Я все знаю и не выдам вас. Меня только просили посмотреть, крепко ли держатся швы.
У Бэсс дрожало все: руки, губы, даже голос не подчинялся. Старуха снова рассмеялась:
— Я не причиню боли.
Она смотрела внимательно, Елизавета была не в силах сопротивляться.
— Вас крепко зашили, хорошо. Можете не бояться никаких осмотров, никто не поймет. Я так всем и скажу: принцесса девственница.
Елизавете было не до ее слов, она обессилела от сознания, что смертельная угроза миновала. Принцесса не знала, что это не последняя угроза, но следующая с девственностью связана не будет.
Допрос был идиотским и полным опасностей.
— Ваша хозяйка леди Елизавета родила ребенка…
Молодой прыщавый следователь чувствовал себя хозяином положения. Его тонкие, нервные пальцы разложили какие-то бумаги почти веером и теперь в нетерпении барабанили по столу. Все в этом хлыще кричало: ну, сознавайся же скорее, мне некогда!
Детка, я что, по-твоему, дура, давать признательные показания, подписывая себе смертный приговор? Даже если его вынесут, то без моего участия.
— Если вы скажете правду, вас помилуют.
Ага, спешу и падаю, визжа от восторга!
— Кто вам сказал такую глупость? Вырвите ему язык, а лучше приведите ко мне, я это сделаю сама.
Конечно, несколько грубовато для леди, какой я являлась, зато верно.
Мне очень мешала невозможность сесть, закинув ногу на ногу, в этом корсете не повернуться лишний раз. А еще сигаретку бы в пальчики и изящненько так дымок в потолок… и тогда пусть попробует взять меня голыми руками! Но… даже кресла не было, убогий стул с жестким сиденьем и такой же спинкой. Уроды! Никаких удобств для заключенных. Где соблюдение международных конвенций, спрашивается? А еще говорят, что в Европе хорошие тюрьмы. Посмотрели бы на этот Тауэр, здесь толчок и тот в виде ведра в углу, кстати, даже без крышки!
А может, поинтересоваться у него: «Парниша, закурить не найдется?» — и посмотреть, как отреагирует. Нет, пока не стоит, я не знаю, в чем меня обвиняют и какие у них доказательства, потому буду сидеть на жестком стуле и вести себя прилично по местным меркам.
— Горничные леди Елизаветы начали давать признательные показания.
Я просто вытаращила глаза:
— Горничные Ее Высочества сказали, что они видели, как принцесса родила ребенка?!
Я намеренно подчеркнула статус Елизаветы. А вот шиш ты из меня что вытянешь! Никаких горничных там не было. Никто, кроме меня и той служанки, ничего не видел, но если он ее не назвал, значит, ничего у них на Елизавету нет. Только бы сама Бэсс по глупости не начала каяться… Интересно, она помнит, что она снова девственница? Хорошо бы, это сильный козырь против всяких обвинений.
Ага, смутился?! Лучшая оборона — это наступление. Вперед, Катюш, не то действительно можно оставить свою башку в Тауэре. Вдруг мелькнула мысль, что об этом сказала сама королева. Но той нет в живых, можно расслабиться.
— Так кто посмел обвинить в этом сестру короля?!
— Поосторожнее, леди, против вашей хозяйки выдвинуты слишком серьезные обвинения.
Смущение заметно, но что-то у них все же есть, если вот так допрашивают… Пока не узнаю, что именно, я его отсюда не выпущу, и плевать, что это он меня допрашивает, а не я его. Я вперилась взглядом в лицо своего мучителя:
— Меня-то вы в чем обвиняете?!
— Вас обвиняют в пособничестве связи леди Елизаветы и лорда Сеймура, а также его намерениям жениться на леди Елизавете.