Это все Жуков, от встречи с ним у меня всегда портилось настроение. Может, отравить? Но он, гад, осторожный, нюхом цианистый калий или мышьяк учует, заставит сначала саму попробовать… А может, предложить ему жениться на мне? Нет, кажется, у этого Симона Ренарда есть супруга. Жаль, я бы его по-семейному извела в два счета, не то что про Филиппа забыл, но и через пару дней вообще повесился.
Вздохнув из-за невозможности выпить кровь из Жукова после венчания, я отправилась обратно в зал наблюдать паноптикум английского двора. Когда мне становилось совсем тошно, я вставала где-нибудь в сторонке и начинала мысленно издеваться над нелепыми нарядами, танцами, беседами и вообще над всей их жизнью. Помогало.
Сейчас танцев не было, потому как Ее Величество в своих покоях все тужилась в попытках произвести на свет то, чего у нее просто не было, но беседы были и расфранченные кавалеры тоже. Постепенно я так увлеклась обличением нелепости нарядов местной знати, что забыла и о разговоре, и об Артуре вообще.
Неожиданно в зале появилась одна из придворных дам Марии, очередная черная ворона. Она не заорала на всю округу, произнесла всего лишь театральным, то есть слышимым за версту, шепотом:
— Началось…
Стараниями остальных шепот мгновенно усилился во сто крат, и понеслось: «У королевы схватки! Принц вот-вот родится!».
Ну что за идиоты?! Вот так видно было и тогда, когда начали звонить колокола Лондона, а потом и всей Европы. Позор на весь мир, ей-богу! Неужели нельзя подождать, пока родится? Стало жалко, нет, не Марию, а королев вообще, даже родить спокойно не дадут. Мне, как акушеру, было особенно хорошо понятно, что чувствуют бедолаги, производя потомство практически на глазах у любопытной толпы.
Надо сказать Рыжей, чтобы, когда станет королевой, запретила такой обычай. Стало смешно: Елизавета ведь останется незамужней, королевой-девственницей, значит, никаких прилюдных родов не будет. Что ж, во всем есть свои плюсы, надо только уметь искать.
Тянулась неделя за неделей, у королевы то и дело шли схватки, но родов все не было. Мало того, в один из дней Елизавете с ужасом показалось, что сам живот явно стал меньше и походка Марии тоже изменилась. Мелькнула шальная мысль, что она все же тайно родила, спрятав неугодную девочку, но, приглядевшись к старательно упакованной в ткань груди сестры, девушка вдруг поняла, что в ней нет и не было молока! Можно безмолвно родить и спрятать ребенка, но грудь не перетянуть нельзя, выдаст. И вообще, грудь беременной женщины не может быть пустой и обвислой, а у Марии именно такой и была! Елизавета вдруг ужаснулась своему пониманию: грудь Марии была такой же и месяц назад, когда они только вернулись из Вудстока! А как же беременность? Неужели остальные, видевшие королеву ежедневно, этого не заметили?! Или заметили, но старательно скрывали свое понимание? И что дальше?
Елизавета с трудом поборола желание бежать в свое имение даже без разрешения Марии. Хотелось быть как можно дальше от кошмара, творившегося в Уайт-холле.
Мария действительно никого не родила. Это осталось загадкой для всех, в том числе и для нее самой (если, конечно, королева не скрыла роды из-за появления на свет уродливого ребенка) — растущий из месяца в месяц живот, множественные признаки беременности, даже схватки… Европа, ожидавшая появления на свет наследника английской королевы и испанского инфанта, то ликовала после получения ложных известий о благополучных родах, то потрясенно разводила руками: как долго женщина может носить свое дитя? Но нашлось немало злорадствовавших, это точно. Елизавета к числу таких не относилась, ее главной задачей было без потерь пережить этот кошмар и как можно скорее бежать из такого опасного Лондона.
Сторонники Марии были довольны уже хотя бы тому, что королева не умерла при родах, как часто случалось с женщинами.
Когда Рыжая вот так расшвыривает все по сторонам, ломая дорогие вещи, значит, что-то произошло. Спрашивать в лоб, что именно, опасно, веер может полететь не в кресло или камин, а в тебя. Но я рискнула:
— Ну и что случилось?
Поймать веер удалось, жаль было б, если бы сломался, Елизавета любит красивые вещи и умеет их выбирать.
Оглянулась, удивилась моей ловкости, фыркнула:
— Они собираются выдать меня замуж!
О… какая забота о подрастающем поколении… Кто «они», Мария или Филипп? Или вообще Ренард?
— За кого?
Ясно, что не за друга детства Дадли, тот хоть и выпущен из Тауэра, умненько постарался смыться на континент доблестно завоевывать королевское прощение. Я могла бы подсказать бедолаге еще один способ, касающийся уже Мэри и ребенка, но не стану этого делать. Ни за что не стану. Теперь это моя козырная карта против Ренарда, но такая, какой можно воспользоваться только в случае смертельной опасности и один-единственный раз.