– Не плачь, милая. В лагере все обязательно наладится. В тридцать шестом году много цыган вывозили из-за Олимпиады, но через несколько месяцев им разрешили вернуться домой.
Тон Иоганна успокаивал, и я позволила себе немного расслабиться. Очень хотелось верить, что пока я рядом с ним, со мной ничего плохого не случится.
– Я люблю тебя, – сказала я, обнимая его.
С момента нашего знакомства я повторяла эти слова бесчисленное количество раз. Но теперь, в таком ужасном месте, в окружении отчаявшейся толпы, они прозвучали как будто впервые.
– Цыган преследовали на протяжении многих веков, но мы всегда выживали. Выживем и на этот раз, – продолжал Иоганн, поглаживая меня по лицу.
Мы познакомились еще в детстве, когда его семья переехала в городок Фрайталь под Дрезденом, где я родилась. Мои родители принимали активное участие в просветительских проектах нашей церкви и помогали цыганским детям освоиться в обществе. Увидев Иоганна, они сразу поняли, что он особенный. Моим родителям приходилось бороться с предрассудками в отношении цыган. Большинство наших соседей считали, что цыганам никогда нельзя доверять, что в любой момент они солгут или попытаются обмануть. Семья Иоганна занималась куплей-продажей всевозможных товаров. Иногда отец Иоганна приходил к нам домой, чтобы показать последние новинки, которые ему удалось достать: скатерти и полотенца, вышитые вручную в Португалии, тончайшее постельное белье… Моя мама сначала недоверчиво рассматривала ткань, но почти всегда в итоге соглашалась что-нибудь купить. Мой отец и отец Иоганна несколько минут спорили о цене, а затем скрепляли сделку рукопожатием.
Мои же глаза были прикованы к мальчику с огромными темными глазами – он казался мне настоящим персидским принцем. Но мы почти никогда не разговаривали. Иногда нам разрешали поиграть в мяч во дворе, но мы только смотрели друг на друга, неловко пиная мяч туда-сюда. Иоганн понравился моим родителям. Они позаботились о том, чтобы он окончил среднюю школу, а потом оплатили его обучение в консерватории.
Однажды утром отец Иоганна принес в наш дом старые карманные часы и поклялся моему отцу, что они кварцевые с золотой инкрустацией. Поторговавшись некоторое время, отец купил часы. Через две недели они перестали работать, а золото оказалось латунью. Мужчины довольно долгое время не разговаривали, но Иоганна мои родители продолжали поддерживать. И наши чувства друг к другу постепенно росли, хотя о предложении речь не заходила до тех пор, пока он не окончил обучение. Довольно скоро он стал одним из лучших скрипачей страны.
Когда я призналась родителям, что влюблена в Иоганна, они предупредили меня, чтобы я хорошенько все обдумала и не сделала неверного шага. Но в конце концов любовь преодолела препятствия и предрассудки окружающего нас мира. Естественно, после свадьбы нам пришлось многое пережить. С одной стороны, законы против цыган были очень строгими, да и цыгане не одобряли смешанных браков. Один из пасторов попытался отговорить нас от брака, называя его «противоестественным союзом», но мы, несмотря ни на что, были счастливы и никого не слушали.
Теперь все эти воспоминания и былые трудности казались мне неимоверно далекими, всего лишь каплей в той глубокой, ужасающей бездне, в которую мы погружались.
На следующее утро мы остановились на несколько часов на станции под названием Прушкув, что подтвердило наши догадки о том, что нас везут в Польшу. К тому времени нас уже сводили с ума жажда и вонь от рвоты, мочи и фекалий. Дышать в вагоне было почти невозможно. Когда в единственное крошечное окошко вагона заглянул солдат СС, люди стали умолять его дать им воды и еды.
Но он, направив в окно свой «люгер», закричал:
– Давайте все ценное, что у вас есть с собой!
Иоганн помог другим собрать наручные часы, кольца и другие украшения. В обмен солдат принес ведро воды. Всего лишь одно ведро – ничтожно мало для почти ста человек. Каждому досталось лишь по глотку теплой, пахнущей тиной воды. Когда очередь дошла до нас, первой несколько крошечных глотков сделала Адалия, за ней последовали близнецы и Отис.
Блаз посмотрел на меня, проведя языком по пересохшим губам, и передал мне ведро, не выпив. Он понимал, что вода гораздо нужнее больным и малышам. На глазах у меня выступили слезы; его мужество поразило меня: он решил терпеть жажду, чтобы ее могли утолить другие люди.