На рассвете нас разбудил лай собак и топот ног по гравию вдоль железной дороги. Дверь распахнулась, и в проеме мы увидели около пятидесяти солдат, офицера СС и переводчика, который дублировал приказы на нескольких языках.
Мы поспешили выбраться из кошмарного вагона, не понимая, что попадаем из огня да в полымя.
Из других вагонов тоже спускались люди, вливаясь в огромную толпу. Солдаты и заключенные в полосатых робах разделяли всех на колонны.
– А ну живее! – крикнул нам один из них.
В нескольких метрах от нас располагались сторожевые башни, а вдали виднелись огромные трубы, из которых валил дым. Но времени как следует осмотреться не было.
Иоганн спрыгнул из вагона, а затем помог спуститься мне и детям. Мои ноги казались ватными, мышцы болели, холод пробирал до костей.
Нас разделили на две огромные группы: женщины и дети с одной стороны, мужчины – с другой. Поначалу я пыталась держаться рядом с Иоганном, сжимала его руку, пока один из заключенных не подошел и не сказал спокойно:
– Вы увидитесь позже. Не волнуйтесь, мадам.
Передав мне чемоданы, Иоганн перешел в другую колонну. Он попытался улыбнуться, чтобы успокоить нас, но его губы, скорее, искривились от невыносимого страдания.
– Почему папа не с нами? – спросила Эмили, потирая покрасневшие глаза.
Что я могла ответить? Онемев от горя, я просто не могла осознать бессмысленность всего происходящего. Опустив глаза, чтобы дочка не видела моих слез, я просто погладила ее по голове.
– С нами пойдут мужчины от двадцати до сорока лет, – крикнул один из эсэсовцев.
Иоганна и еще несколько сотен мужчин увели прочь. Муж шел впереди колонны, так что я лишь пару секунд видела его удалявшуюся спину и темные кудрявые волосы. Уже много лет все мое существование вращалось вокруг него. А с его уходом душа моя опустела. Жизнь без Иоганна не имела смысла. Затем я перевела взгляд на наших детей. Они смотрели на меня широко раскрытыми глазами, пытаясь прочесть мои мысли. В этот момент я поняла, что быть матерью – это гораздо больше, чем растить детей. Это значит напрягать свою душу до тех пор, пока мое «я» навсегда не пропитает их прекрасные, невинные лица.
Колонна мужчин была уже довольно далеко, а я все еще кусала губы, чтобы не заплакать. За Иоганном шло много других мужчин, скрывающих его. Я молила небеса позволить мне увидеть мужа еще раз.
Глава 3
По мере того как наша колонна двигалась вдоль бесконечного забора из колючей проволоки, моя тревога росла и приобретала фантасмагорические очертания. Прерываясь лишь короткими, поросшими травой участками, перед нами тянулась бесконечная череда деревянных бараков, похожих на остовы выброшенных на берег кораблей. Вокруг них стояли «жертвы кораблекрушения» – худые, больше напоминающие тени, люди с потухшими взглядами. Они напоминали пациентов какой-то психиатрической больницы. Бритые головы, полосатая форма, отсутствующее выражение на лицах. Кто все эти люди? И почему нас привели сюда?
В воздухе витал жуткий сладковатый запах, робкие лучи утреннего солнца затуманивал серый дым. Тем временем женщины-охранники гнали нас, словно солдат на марше, не переставая отдавать приказы. Дети были измучены и голодны и уже еле держались на ногах, но нам не дали возможности хоть немного передохнуть и не покормили. Потом прежде, чем войти, мы почти два часа простояли перед небольшим зданием с надписью на немецком «Регистрация».
Внутри четыре женщины в арестантской одежде, выглядевшие немного лучше тех, которых мы видели за колючей проволокой, вручили нам по зеленому листу бумаги, на котором нужно было написать свои имена и личные данные, а также по белому листу с предписанием из центрального аппарата Рейха немедленно поместить нас в лагерь. Заполнение документов заняло у меня некоторое время, потому что Адалия не давала себя посадить, а остальные дети цеплялись за мое пальто.
– Быстрее, женщина. Мы не собираемся возиться тут целый день, – нетерпеливо сказала работница из числа заключенных.
У следующего стола несколько мужчин-заключенных наносили на тела вновь прибывших татуировки с номерами, указанными на зеленом листе. Уколы были довольно болезненными, но мужчина быстро закончил. Сразу понятно, что эта работа для него привычна. Без всякого выражения в голосе он сказал:
– А теперь дети.
– Дети? – переспросила я в ужасе.
– Да, таков приказ.
За круглыми очками виднелись пустые глаза. Он напоминал робота, полностью лишенного всех чувств.
Блаз как самый старший без колебаний протянул руку, и снова мое материнское сердце сжалось от гордости за него. Его примеру последовал Отис, а затем близнецы. Они немного покривились от боли, но никто из них не дергался и не мешал делать татуировку.