- А зачем сидим? - вдруг спросил Климов.
- Ждем, - сообщила Ева Петровна. - Ждем, когда кто-нибудь из этих четверых признается или расскажет, как было дело.
- А если не признается?
- Тогда… очевидно, придется вызывать милицию.
- Так давайте вызывать, - предложил Кирилл.
- Правильно, - поддержал Кубышкин. - А то кушать хочется.
- Тебе полезно похудеть, - сказала Ева Петровна и опять заговорила о пятне, которое легло на тимуровский правофланговый отряд и школу. Потом подняла Женьку Черепанову и велела высказать свое мнение. Женька была бессменная председательница совета отряда. Она встала и начала говорить, что те, кто совершил этот безобразный поступок, опозорили класс и должны признаться, если они еще хоть капельку дорожат званием пионера. А если Кирилл Векшин ни в чем не виноват, то ему надо вести себя не так, а воспитанно…
Кирилл смотрел на Черепанову без всякой злости. Женька говорила те самые слова, которые принято говорить на собраниях, когда кого-нибудь обсуждают.
Женька была красивая, и Кирилл смотрел на нее с удовольствием. Он не испытывал к Черепановой никаких чувств, но глядеть на нее было приятно: как на красивую открытку или статуэтку. Почти все девчонки за лето вымахали в высоту, стали больше мальчишек (Кубышкин презрительно сказал: «Во лошади. Теперь им на танцах десятиклассников подавай»), а Женька осталась прежней. Она была невысокая, стройненькая, с мальчишечьей русой прической и длинными серыми глазами.
- … А Векшин вообще всех нас удивляет. Это кошмар какой-то, - закончила Черепанова свою речь и бросила на Кирилла очень осуждающий взгляд.
- Дура, - полушепотом сказал Кирилл.
- Сам, - так же ответила Женька.
Кирилл перестал слушать и повернулся к окну.
По другой стороне улицы брела послушная вереница детсадовских малышей в пестрых маечках и трусиках, в белых панамках. Впереди шла одна воспитательница, позади другая. Ребятишки - наверное, младшая группа. Трехлетние пацанята.
Кирилл подумал, что он будет в десятом классе, когда Антошка станет вон таким. И, как всегда при мысли об Антошке, толкнулась в нем упругая теплая радость.
Что бы ни случилось, какие бы горести ни подкараулили Кирилла, все равно есть у него братишка. Круглощекий, улыбчивый, славный Антошка…
Конечно, бывает всякое: иногда почитать хочется, а он вопит; надо бежать к Деду, готовить паруса, а ты отправляешься в молочную кухню за Антошкиным обедом… Но, боже мой, как все-таки здорово, что он есть на свете - настоящий родной братик! Как он смотрит на Кирилла, как слушает песни…
А между прочим, на кухню и сегодня надо бежать. И скоро… Кирилл встал и взглянул на большие часы за окном - они висели на столбе у сквера.
- Что, Векшин? Ты все-таки решил признаться? - спросила Ева Петровна почти благосклонно.
- В чем? - удивился Кирилл.
- Что значит «в чем»? В том… что я сказала: «Пусть встанет тот, кто виноват».
- Извините, я не слышал, - холодно сказал Кирилл.
- А, ну конечно! Слова классного руководителя для тебя пустой звук. Тогда с какой стати ты поднялся?
- Чтобы на часы взглянуть, вон там на улице.
- Смотреть на часы бесполезно, - сообщила Ева Петровна уже не Кириллу, а классу. - Сидеть будем, пока не выясним.
- Я сидеть не буду, - спокойно сказал Кирилл. Он и в самом деле был сейчас спокоен. Только глубоко внутри дрожала тугими струнками сдержанная злость. Уже не обида, а просто злость.
- Бу-удешь, голубчик…
- Не буду. Мне в молочную кухню надо идти за питанием для брата. Его в четыре часа кормить полагается.
- Ты опять лжешь, - утомленно произнесла Ева Петровна. - Если бы ты ходил в эту кухню, мама дала бы тебе записку и тебя бы никто не стал задерживать на репетициях. А ты прятался, чтобы не ходить на хор.
- Потому что дело не в кухне. На хор я бы и так не пошел.
- Из ложного принципа и глупого упрямства.
- Мне надо идти, - сказал Кирилл. - Серега, выпусти.
Серега Коробов выбрался из-за парты, освобождая проход. Класс наблюдал за Кириллом с молчаливым интересом. Кирилл пошел к двери.
- Какой нахальный! - громким шепотом сказала Элька Мякишева.
Ева Петровна встала у порога:
- Имей в виду, Векшин, если ты попытаешься уйти, я сообщу директору… что для тебя, оказывается, не писаны никакие школьные правила.
Кирилл остановился перед ней.
- Они для Антошки не писаны, - сказал он с ощущением полной и радостной правоты. - Разве есть правила, чтобы трехмесячного малыша морить голодом? Он, пожалуй, покажет правила… Разрешите, пожалуйста, пройти.