- Лучше бы мы пиво пили, - закончил он свою речь и повернулся к Биллу, безмолвно сидевшему на своей кровати.
Билл не ответил, уткнувшись взглядом куда-то ниже пояса Джона, и Джон не сразу понял, на что тот смотрит. Опустив взгляд, он увидел собственный обтянутый синим хлопком полувставший член и растерянно опять посмотрел на Билла. Воцарилась неловкая тишина, Джон гулко сглотнул, не зная, что сказать. Не то чтобы раньше он не ходил при Билле в таком виде, но и Билл так странно не реагировал на него. Билл шумно выдохнул и сполз с кровати, опустившись на колени, так и не подняв глаз на Джона. Его рот оказался на уровне ширинки Джона. Джон хотел отодвинуться, но пространство комнаты само по себе крохотное, было сейчас ограниченно еще и двумя кроватями, стоявшими друг против друга.
- Что ты… - начал Джон, но Билл его перебил.
- Позволь мне коснуться тебя, - пробормотал он каким-то чужим хриплым голосом, и, не дожидаясь разрешения, приник губами к мягкому застиранному хлопку боксеров Джона.
Джон вздрогнул от этого прикосновения, член тут же напрягся, а в груди разлилось непонятное сладкое томление. Джон хотел оттолкнуть Билла, хотел закричать, что он не гей, просто сбежать в ванную, в конце концов, но почему-то остался стоять перед коленопреклоненным Биллом. Билл благодарно выдохнул и дрожащими руками стянул боксеры Джона к коленям, а потом взял вставшую плоть Джона в рот. Джону никто и никогда не делал ЭТОГО. Весь сексуальный опыт его свелся к тисканью на заднем сидении отцовского шевроле Мэнди Улисс на выпускном, и парочке торопливых перепихонов в женском общежитии с Люси Джонсон и Самантой Грин. После обоих неловких сексуальных контактов, Джон сбегал, когда его партнерши засыпали. И ни разу он не испытывал того, что испытывал сейчас, когда его сосед по комнате и друг, Билл Мюррей, сосал его член. Боже, Джону было стыдно и сладко – какое-то ужасно неправильное сочетание, гарантировавшее тяжесть в желудке и тошноту, если бы Джон был трезв. Но Джон был пьян, и ему нравилось то, что творил с его членом Билл. В какой-то момент он даже стал подаваться навстречу этому горячему и жадному рту, а потом не заметил, как собственные руки предательски вцепились в волосы Билла и в ритме толчков бедер, тянули того на себя. Джон кончил бурно, с восторгом изливаясь в принимающий рот Билла, а потом отступил на шаг, натягивая боксеры и растерянно глядя на пунцовые губы друга.
- Прости, - пробормотал Джон, - я должен был предупредить…
- Все нормально… - хихикнул Билл, - я сам хотел… - его руки потянулись к собственному стоящему члену.
Джон с жадным интересом наблюдал за тем, как Билл вжикнул молнией на ширинке, освобождая вставшую плоть, как обхватил рукой член, мастурбируя. Это было неправильно, также как было неправильно то, что случилось до этого, но Джон словно под гипнозом смотрел на Билла, а потом, неожиданно для самого себя опустился на колени и протянул руку к члену друга. Билл с готовностью позволил коснуться себя, блаженно застонал, когда Джон начал водить по стволу так, как делал себе, чуть жестко, поглаживая сочившуюся смазкой головку большим пальцем. Билл кончил быстро, несколькими толчками, выплескивая свое семя на руку Джону, а затем сел на пол, широко разведя ноги и откинувшись головой на кровать. Джон удивленно разглядывал заляпанную спермой Билла ладонь, не зная, что сказать. В конце концов, он просто поднялся и пошел в ванную, где вымыл руки с мылом, а потом и сам вымылся кусачей мочалкой и клубничным гелем. Когда он вышел из ванной комнаты, Билл спал на своей кровати, так и не раздевшись и не застегнув брюк, поверх покрывала, повернувшись лицом к стене. Джон забрался под одеяло и почти сразу заснул.
Утром он сделал вид, что не помнит о случившемся, а Билл, вероятно на самом деле ничего не помнил – они оба выпили довольно много. Джон старался изо всех сил не подать вида, что между ними случилось нечто из ряда вон, но все равно чувствовал некое витающее в воздухе напряжение. В конце концов, при первой же возможности Джон просто сбежал в библиотеку и проторчал там допоздна. Когда он вернулся в общежитие, Билл делал лабораторную. Джон устало бухнулся на кровать, наблюдая за другом, гадая, помнит тот или нет события прошедшей ночи.
- Блять, Джон, если хочешь съехать, так и скажи, - не вытерпел Билл, разворачиваясь и швыряя ручку на стол. – Не хочешь жить с педиком, можешь уходить… Ищи другого соседа!
- Так ты все помнишь, - прошептал Джон. – А я гадал…
- Забудешь тут, - вздохнул Билл, а потом робко посмотрел на друга: - Прости, что втянул тебя. Ты просто мне очень нравишься. Я был пьян. Так бы никогда. Мне жаль, Джон. Я не хотел бы терять нашей дружбы, прости…
Джон собирался сказать, что все нормально, он не сердится, что между ними все останется как было, что дружба важнее недопонимания и пьяных глупостей, но сказал совершенно другое:
- Я не против повторить, если ты не против… - уши Джона предательски покраснели, и он отвел взгляд от Билла. – Мне понравилось, - выдохнул едва слышно.
И они повторили. Этой ночью и следующей. А потом Билл поцеловал Джона (вот так вот у них все пошло не в том порядке). Оказалось, что целоваться с парнем совсем не то, что целоваться с девушкой. Запах сигарет, щетина и желание партнера доминировать потрясли Джона до самых основ. Даже ощущение под рукой крепких мускулов, а не мягкой груди казалось теперь правильным и таким нужным. Джон чувствовал, что ступает на опасную территорию, с которой не будет пути назад, но желание познать запретное разрывало сердце и разъедало мозг. Их обоих тянуло друг к другу так сильно, что в какой-то момент бдительность была утрачена. Они самозабвенно целовались в парке, когда появился приехавший навестить сына мистер Мюррей. Случилась безобразная сцена, когда отец Билла кричал, привлекая ненужное внимание студентов и преподавателей: «Убери свои лапы от моего сына, грязный педик!», отдирая вцепившегося в Джона Билла. Потом был скандал с паковкой чемоданов, грозными обещаниями нажаловаться руководству университета и лично устроить Джону Ватсону проблемы космических масштабов, слезы Билла, грохот захлопнувшейся двери и тишина после их ухода. На разборки к руководству, впрочем, Джона так и не вызвали, возможно Билл как-то повлиял на отца, и тот не стал воплощать в жизнь все те ужасы, которые наобещал, но в университет Билл больше не вернулся. Он ни разу не написал, хотя Джон долго еще ждал писем или хоть какой-то весточки от друга. После случившегося вокруг Джона образовался вакуум, слишком многие были свидетелями той истерики, которую устроил мистер Мюррей. В комнате он теперь жил один, никто не хотел подселяться к «грязному педику», и из библиотеки его поперли под каким-то надуманным предлогом. Теперь, как никогда раньше, он понимал причину пьянства Гарри, и смерть родителей была в данном случае лишь частью больших проблем сестры. Ее самоидентификация, обнаружившаяся слишком рано, раньше и принесла с собой то, что Джон ощутил только сейчас – неприятие обществом. Сцепив зубы, Джон доучился до конца года, выбивая себе высшие баллы, чтобы сохранить стипендию, а затем сделал запрос на переводы в несколько вузов страны. Как ни странно, его согласился принять лондонский университет, и Джон, не раздумывая, забрал документы, мечтая начать все сначала. Слишком глубоки были раны, чтобы решиться пережить что-то подобное вновь. Иногда Джон думал, а любил ли он Билла, и, прислушиваясь к своему сердцу, с радостью ощущал спокойное биение – страсть прошла, оставив шрамы, но не лишив душевного покоя. Джон твердо решил, что не позволит себе больше потерять голову из-за каких-то чувств. Не поставит себя в зависимость от другого человека. Не станет рисковать будущим ради минутной похоти. И вот опять непонятное томление в груди было связано с другим человеком, и это пугало Джона до невозможности. Он не хотел потерять столь желанный и с таким трудом обретенный покой, но уже сомневался, сможет ли устоять перед притягательной аурой Шерлока Холмса.