За все, по всем счетам общество должно будет заплатить сполна. В том числе и за детей, выросших в вожделении фантика от жевательной резинки, И каждый из нас, брат, тоже заплатит сполна. Я не жду пощады от этого времени. Ты подохнешь под забором мыловаренного завода — и это будет смерть, достойная пса или поэта, или станешь живым мертвецом, самодовольным придурком, которых и без того пруд пруди вокруг, ты будешь цвести и благоухать, пока в сокровенный ночной час не позавидуешь тем мертвецам: ибо мертвые сраму не имут, их ничтожество позабыто, они не могут предать ни себя, ни других, не могут превратить ум свой в жадно пылающий факел, а сердце — в отстойник нечистот,
СПИ, БРАТ, и ты, сестра, спи — а я пока расскажу вам про Чудовище. Меня вывел на него Абрахам Август Перс, гениальный, если говорить прямо, художник, проживающий, как и положено молодому дарованию, в угловой комнатке маленькой коммуналки, пахнущей красками Абрахама Августа, тараканами соседки Зинаиды Петровны и едким, похожим на пороховой дым, запахом кубинских сигарет Чудовища. Я еще не знал тогда; что этот, за третьей дверью квартиры — Чудовище. Но однажды я позвонил Абрахаму Августу и встретил в трубке незнакомый мужской голос.
Я поздоровался. Голос тоже.
– А нельзя ли позвать Абрахама Августа...
В ответ послышался раздраженный короткий гудок.
Я набрал номер снова: «Нельзя ли,,.»
Короткий гудок.
– Извините, я не понимаю,..
Короткий гудок.
– Я все понимаю, вы. должно быть, очень нервный человек…
Короткий гудок.
Я представил себе, как на том конце телефонного провода сидит человек и со злорадным удовольствием, как тараканов, давит мои телефонные звонки. Один, два, пять. Интересный, очень интересный тип.
* * *
Чудовищем назвала его Гела, которая рисует картинки с названиями, звучащими как стихи; в них также кроется музыка, темы для осторожной джазовой проработки. Труба должна звучать вкрадчиво, чуть-чуть перекрывать голос фо-но: тогда-то и проклюнется одиночество Постороннего в Непотопляемом городе, тогда и сам Посторонний в голосе трубы, быть может, услышит зов, пробивающийся сквозь его одиночество. Однажды, когда Абрахам Август уехал куда-то, она вселилась в его комнатку; поразмыслить над новыми названиями для своих картинок и пожить немного в уединении, которое так ценит каждый человек, не имеющий своего крова. Она прожила здесь ночь; за окном шуршал магистральный проспект, в комнате пахло красками, по потолку плавали огни. Наутро она встретила на коммунальной кухне мужчину, с которым вежливо поздоровалась, Он ответил любезностью. Она улыбнулась. Он улыбнулся еще сердечнее. А через полчаса явился вызванный им из-за шкафа по телефону наряд милиции (я потом объясню, почему из-за шкафа), и гражданка, проживающая в комнате Абрахама Августа, была бдительно препровождена...
Чудовище скрытно. Оно редко показывается из своей комнаты, Оно вредит исподтишка, и хотя за шкафом, обклеенным фотографиями сторожевых собак (шкаф стоит у самой двери комнаты и полностью скрывает от чужих глаз всю жизнь Чудовища!, почти всегда работает телевизор, мы чувствуем, что Чудовище наготове. Дверь комнаты всегда открыта. Оно вслушивается.
Оно действует с поразительной быстротой. Однажды, когда в доме вырубилась вода, мы поставили на газ последний чайник. Клянусь, мы отсутствовали на кухне не более двух минут. За это время оно прокралось туда и вылило воду из чайника, желая, видимо, чтобы чайник расплавился. Стоит Абрахаму Августу подключить к общей розетке телефон, как Чудовище обрезает провод, Если поставить на его конфорку кастрюлю, оно опрокинет ее. Оно может отключить горячую воду, когда ты моешься. Или, если уж совсем нечем навредить, измазать дерьмом дверь в туалете: оно знает, что Абрахам Август чистоплотен и ему придется воленс-ноленс отмывать испражнения Чудовища. Как-то раз, когда мы топили на кухне сало для яичницы, Чудовище прошмыгнуло туда и плюнуло в сковородку: плевок зашипел, раскаленное сало брызнуло ему в лицо; оно уронило крышку и, скуля, бросилось обратно ' за шкаф с собаками — случайно я слышал все это из туалета, но когда вышел в коридор. Чудовища уже не было.