Сквозь высокие двойные двери она проходит в другую комнату и в другую за ней.
— То есть, — говорит она в трубку, — что ты имеешь в виду: они там не живут?
Высокие арочные окна выходят на каменную террасу. За террасой — постриженная полосами лужайка. За лужайкой — бассейн.
В трубку она говорит:
— Так не бывает, чтобы люди купили дом за миллион двести и там не живут. — В этих комнатах без мебели и ковров её голос кажется громким и резким.
Маленькая белая с розовым сумочка на длинной золотой цепочке — через плечо.
Пять футов шесть дюймов — рост. Сто восемнадцать фунтов — вес. Сложно сказать, сколько ей может быть лет. Она такая худая, что она либо при смерти, либо очень богата. Её костюм пошит из какой-то узловатой отделочной ткани и украшен белой плетёной тесьмой. Он розовый, но не креветочно-розовый, а розовый, как креветочный паштет, сервированный на хрустящих хлебцах с веточкой петрушки и капелькой чёрной икры. Короткий пиджак облегает хрупкую талию, а широкие набивные плечи кажутся почти квадратными. Юбка короткая и обтягивающая. Огромные золотые пуговицы.
Она носит кукольную одежду.
— Нет, — говорит она в трубку. — Мистер Стрейтор тут, рядом. — Она поднимает тонкие брови, подведённые карандашом, и смотрит на меня. — Я трачу зря время? — говорит она в трубку. — Надеюсь, что нет.
Улыбаясь, она говорит в трубку:
— Хорошо. Вот он мне показывает, что нет.
Мне интересно, почему она сказала, что я средних лет.
Сказать по правде, говорю я ей, я не собираюсь покупать недвижимость.
Она показывает на меня двумя пальцами с яркими розовыми ногтями и произносит одним губами: ещё минуточку.
На самом деле, говорю я, я нашёл её имя в протоколах, в конторе у окружного коронёра. На самом деле я просмотрел все судебно-медицинские протоколы за последние двадцать пять лет на предмет смертей в колыбельке.
Слушая, что говорят ей по телефону, не глядя на меня вообще, она кладёт свободную руку на отворот моего пиджака и легонько отталкивает меня, но при этом не убирает руки. В трубку она говорит:
— Ну и в чём проблема? Почему они там не живут?
Я смотрю на её руку вблизи. Судя по этой руке, ей хорошо за тридцать. Может быть, даже чуть-чуть за сорок. И всё-таки эта таксидермическая холеность, которая сходит за красоту после определённого возраста и при определённых доходах, для неё несколько старовата. Её кожа уже смотрится тщательно отшелушённой, протонизированной, увлажнённой и вообще какой-то искусственной. Как будто заново отполировали старую потускневшую мебель. Свежая полировка. Новая розовая обивка. Отреставрировано. Обновлено.
Она кричит в трубку мобильника:
— Ты что, так шутишь?! Да, я знаю, что значит под снос! Но это же историческая постройка!
Она поднимает плечи, прижимая их плотно к шее, и медленно опускает. Потом на миг отнимает телефон от уха, закрывает глаза и вздыхает.
Она слушает, что ей говорят, и её ноги в розовых туфлях и белых чулках отражаются в перевёрнутом виде в тёмном зеркале отполированного паркета. В глубине отражения видна тень у неё под юбкой.
Она прижимает свободную руку ко лбу и говорит:
— Мона. — Она говорит: — Мы не можем позволить себе потерять этот дом. Если они его перестроят, его можно списывать вообще.
Потом она опять замолкает и слушает.
А мне интересно, почему нельзя носить синий галстук с коричневым пиджаком?
Я опускаю глаза и ловлю её взгляд. Я говорю: миссис Бойль? Мне нужно было с ней встретиться в частном порядке, не у неё в конторе. Это касается серии моих статей.
Но она машет рукой. Сейчас она занята. Она подходит к камину, проводит свободной рукой по каминной полке и шепчет:
— Когда они будут его сносить, соседи будут стоять на улице и рыдать от счастья.
Из этой комнаты есть проход в ещё одну белую комнату с тёмным паркетом и белым потолком с замысловатой лепниной. С другой стороны — тоже дверь. За ней — комната с пустыми белыми книжными полками во всю стену.
— Может быть, мы устроим какой-нибудь марш протеста, — говорит она в трубку. — Разошлём письма в газеты.
И я говорю, что я из газеты.
Запах её духов — смесь запаха кожи в салоне автомобиля, увядших роз и кедровой древесины.
И Элен Гувер Бойль говорит:
— Мона, минуточку подожди.
Она подходит ко мне и говорит:
— Что вы сказали, мистер Стрейтор? — Она быстро моргает ресницами. Раз, второй. Она ждёт. У неё голубые глаза.
Я репортёр из газеты.