Я очень быстро выяснил, что это именно Стюарты приобрели дом на Эксетер-драйв. Красивый исторический дом. Семь спален и панели из вишнёвого дерева на первом этаже. Дом, который они собирались сносить и строить на его месте новый. Планы, которые так разозлили Элен Гувер Бойль.
— О господи, мистер Стрейтор, — говорит она, — вы бы себя послушали!
Мы стоим как раз посреди узкого коридора из громоздящейся мебели, который тянется на несколько ярдов в обе стороны. Дальше, за поворотом, он разветвляется на новые коридоры: кресла впритык друг к другу, притиснутые друг к другу буфеты. За рядами невысоких предметов — кресел, диванов или столов — виднеются ряды бюро и комодов, стены из напольных часов, покрытых глазурью каминных экранов и ширм, секретеров эпохи короля Георга.
Она предложила нам встретиться здесь, где нам никто не помешает, — в огромном, складского типа магазине антиквариата. В этом лабиринте из мебели мы ходим кругами, вновь и вновь натыкаясь на тот же зеркальный комод «Уильям и Мари» и на тот же буфет эпохи Регентства. Мы ходим кругами. Мы заблудились.
И Элен Гувер Бойль говорит:
— А вы ещё кому-нибудь говорили про свою песню-убийцу?
Только моему редактору.
— И что на это сказал редактор?
Я думаю, что он мёртв.
И она говорит:
— Вот тебе на. — Она говорит: — Вы, наверное, очень расстроены.
Наверху, на разной высоте, висят хрустальные люстры — мутные и серые, как напудренные парики. Растрёпанные провода обвивают тусклые подвесные крюки. Обрезанные провода, пыльные мёртвые лампочки. Каждая люстра — ещё одна отрубленная аристократическая голова, подвешенная «вверх ногами» к потолочной балке. Потолок выгибается сводом, шпренгельные балки поддерживают рифлёную сталь.
— Идите за мной, — говорит Элен Бойль. — Тут легко потеряться. Я забыла, с какой стороны растёт мох на креслах: с северной или южной?
Она слюнявит два пальца и поднимает их над головой.
Изящные горки рококо, якобинские книжные шкафы, комоды в неоготическом стиле, всё — резьба и лакировка, французские платяные шкафы обступают нас со всех сторон. Застеклённые шкафчики орехового дерева эпохи какого-то из Эдуардов, викторианские трюмо с высокими зеркалами, шифоньеры в стиле ренессанс. Красное дерево и орех, дуб и чёрное дерево. Круглые ножки, продолговатые ножки, ножки-кабриолет. За поворотом — новый коридор. Шифоньерки времён королевы Анны. Снова клён серебристый. Перламутровая отделка и золочёная бронза.
Наши шаги отдаются эхом по бетонному полу. Дождь барабанит по стальной крыше.
И она говорит:
— У вас нет ощущения, что вы похоронены под грузом истории?
Она достаёт связку ключей — рукой с ярко-розовыми ногтями, из белой с жёлтым сумочки. Она сжимает ключи в кулаке, и только самый длинный и острый торчит наружу между пальцами.
— Вы никогда не задумывались, что всё, что вы делаете и что можете сделать в жизни, уже через сотню лет станет бессмысленным и никому не нужным? — спрашивает она. — Думаете, лет через сто кто-нибудь вспомнит о Стюартах?
Она переводит взгляд с одной отполированной поверхности на другую. Столы, шкафы, двери — её отражение проплывает по ним.
— Люди умирают, — говорит она. — Люди сносят дома. Но мебель — красивая, стильная мебель, — она остаётся. Мебель переживёт всех и вся.
Она говорит:
— Предметы мебели — это тараканы нашей культуры.
Не замедляя шагов, она проводит стальным ключом по отполированной стенке орехового буфета. Звук получается очень тихий, как бывает всегда, когда что-то твёрдое царапает что-то мягкое. Царапина получилась глубокая. Теперь видно, что за пафосной облицовкой скрывается дешёвенькая сосна.
Она останавливается перед гардеробом с зеркальными дверцами.
— Подумать только, сколько поколений женщин смотрелись в это зеркало, — говорит она. — Привозили его домой. Старились в этом зеркале. Они все мертвы, все эти юные красивые женщины, а гардероб — вот он, пожалуйста. И стоит гораздо дороже, чем когда он был новым. Паразит, переживший хозяина. Большой отожравшийся хищник, который выискивает следующую добычу.
В этом лабиринте антиквариата, говорит она, живут духи давно уже мёртвых людей — всех, кто когда-то владел этой мебелью. Всех, кто мог себе это позволить. Где теперь их таланты, ум и красота? Их пережил этот декоративный мусор. Богатство, успех, положение в обществе — всё, что олицетворяла собой эта мебель, — где всё это теперь?