Охотник вытягивается рядом со своей Королевой — гибкий и сильный, как лесной хищник, и в его глазах отражаются отблески свечей.
Жителям государства не нужно знать, что их мертвая (бывшая) Королева железом отравила жену Короля, а его самого сгноила жаждой собственной власти, как и не нужно им знать, что страной правит девушка из «народа холмов и лесов». Быть может, однажды юная Королева всё же посадит на трон Короля, но кто знает, не будет ли у этого Короля звериных глаз?
Только богам известно.
Охотник вытирает кинжал полой плаща, прикидывает, дотащит ли его лошадь до замка добычу. Царственный брат оказал ему услугу, отправив к своим добрым соседям. Охотнику здесь лучше, намного лучше. Не овощи же ему, в конце концов-то, выращивать?
========== Болотные огни ==========
Не ходите в лес, когда Темный Самайн подступает к порогу, не обманывайтесь болотными огнями. Они заведут в трясину, погубят, превратят в бесплотную тень. Души утопленников не просто предвещают смерть — они манят, зовут и забирают с собой.
Доротея больше не верит в духов и фейри (разве что в средство для мытья посуды), не верит в призраков, возвращающихся в Самайн домой и стучащихся в двери своих домов, плачущих и воющих под окнами. Она послушно вырезает Джек-фонарь из тыквы и ставит на окно, раздает конфеты детишкам в костюмах призраков, но Хэллоуин для неё — всего лишь весёлый праздник. А в этом году она ещё и работает — в пабе как раз настала её смена, и пока её немногочисленные подруги пьют и веселятся на кострах, она разливает эль и виски шумным компаниям и одиноким пьяницам.
Ветер метет листву по тротуару, прямо под ноги подросткам, спешащим на вечеринку. Желтые и алые листья взметываются в воздух, застревая в волосах у какой-нибудь шестнадцатилетней ведьмочки, впервые выбравшейся на тусу старшеклассников и надеющейся понравиться какому-нибудь защитнику или полузащитнику школьной футбольной команды. Ведьмочка взвизгивает, выпутывает листву из волос, а её спутники смеются.
В стакан льется новая порция эля. Доротея вздыхает — её смена длится аж до двух ночи, а возвращаться ей через парк, мимо старого пруда. Когда они были школьниками, то рассказывали друг другу жуткие истории про этот пруд — будто он притягивает призраков, и они вьются там бесплотными тенями в ночи Самайна, не в силах найти своего дома или дорогу к нему. Души самоубийц, как говорилось в старых историях, не способны вспоминать свою жизнь, и чем дольше они блуждают по земле на изломе октября, тем злее становятся. Тем больше им хочется вредить живым.
Даже если бы Доротея на минуту могла представить подобное, она посмеялась бы только: что могут мертвые сделать живым?
Её смена закончилась в два часа ночи. Она включила свет, выперла на улицу последних пьяниц — идите, идите, допивайте чью-то домашнюю наливку у костров, а она домой хочет! Подсчитала кассу и не разбитую за вечер тару, занесла данные в большую книгу учета. И почему Эммет предпочитает записи удобным компьютерным программам? А затем заперла паб.
В старом парке темно и тихо — все сидят дома или шастают по пабам, веселились у костров. Доротея крепче укутывается в куртку, прячет нос в шарф. Листва шуршит под ногами, прилипает к подошвам ботинок. Ветер раненым зверенышем завывает в кронах деревьев.
Доротея ускоряет шаг. Суеверия — это зло, но воздух становится холоднее, и ей хочется быстрее попасть домой.
— Дороти! — звонко окликает её кто-то. Будто ребенок прячется среди деревьев и ради шутки окликает знакомых прохожих.
Она не останавливается.
— Дороти!
— Идите к черту, шутники, — ворчит она. Детей в парке и быть не может, родители не выпустят их так поздно из дома, зато школьнички могут баловаться на спор. Доротея, не оглядываясь, вскидывает кулак с оттопыренным средним пальцем.
Хихиканье. Не похожее ни на детское, ни на подростковое, и, хотя Доротея не верит в духов Самайна, первобытную часть её натуры не обмануть. И эта часть умоляет, просто требует, чтобы она бежала прочь, до самого дома, не останавливаясь. Бежала так быстро, как только может. Она ускоряет шаг ещё больше, и правда почти бежит.
Парковые тропинки устилает сизым туманом. Дымка наползает с озера, прячет пожухлую траву и сухие листья. Парк такой же старый, как и их городок, а многие говорят, что ещё старше, что город вырос вокруг парка. Все это — легенды, рожденные ещё до того, как христианство пришло в их края, и старожилы берегут их, как могут. Но легенды остаются легендами, правда?
Пока не встречаешься с ними лицом к лицу.
Доротея опускает глаза, чтобы не смотреть по сторонам, глядит на носки своих ботинок. Ветер поет в ветвях деревьев, неожиданно швыряет ей в лицо листву. Доротея уворачивается от листьев, шарахается в сторону, а под её ногами вспыхивают белые огоньки.
Нельзя ходить за блуждающими огнями. Души умерших жаждут завлечь живых в объятия цветущей зеленью воды. Руки утопленников тянутся со дна, цепляются за волосы и одежду, и нет от них спасения. Доротея смотрит на огонек, зовущий её к старому пруду, и что-то внутри зовёт её следовать за ним. Следующий вспыхивает в нескольких метрах, мигает в траве.
Тетка говорила, что при виде фей нужно креститься и шептать молитву, они не выносят слова Божьего. Но Доротея не верит не только в «добрых соседей» и в Неблагой двор, но и в Бога. Даже в церковь не ходит, что для жителей города, выросших на католических проповедях, — почти преступление. Рука словно свинцом наливается, и для крестного знамения её не поднять.
— Дороти! — ей кажется, будто голос этот пришел из её детства, из волшебных снов, о которых мама говорила, что они глупые и отвлекают от учебы. В тех снах Доротея танцевала с феями на зеленых лугах и слушала музыку, подобной которой нет.
Разумеется, потом она перестала в них верить, и не верила до сих пор. Глупая Доротея, вот же они. Здесь.
Ей кажется, что те же хрупкие фигурки сейчас танцуют у озера, зовут её. Разум её кричит, что нужно бежать, но крики его доносятся, как сквозь вату. Доротея делает шаг, и огонечки призывно вспыхивают то здесь, то там, будто указывают дорогу. Осенний парк полон шорохов и теней, а случайных прохожих, как назло, нет ни одного, все празднуют или спят. Гладь пруда, обычно цветущая зеленью при дневном свете, кажется в канун Дня Всех Святых совсем темной и зеркальной
«Туда идти нельзя»
Мысль здравая, но ноги сами ведут к воде. Огоньки вспыхивают и гаснут. Доротея не слышит злобного хихиканья; она, как завороженная, идет на огни. Ей чудится шепот и тихое пение, и голоса прекрасны, словно с неба спустился хор ангелов, в которых она не верит. Здравый смысл, оплетенный мороком, всё ещё пытается докричаться, достучаться до Доротеи, но голос его теряется в чужом зове.
Замолкает совсем.
Говорят, в Темный Самайн духи жгут свои маяки. Говорят, они способны забирать разум, стоит взглянуть на огоньки, пляшущие на призрачных тропах. Если ты не веришь в легенды, не значит, что они не верят в тебя. Только в стенах своего дома ты в безопасности… возможно. Однако не в старом парке и не у пруда, в котором когда-то друиды устраивали жертвоприношения во имя водных божеств.
Пруд манит зеркальной поверхностью, а в воде — сверкающие глаза фей из детских снов. Доротея опускается на колени в траву, заглядывает в черное зеркало воды. Последний огонёк вспыхивает на дне.
Прозрачная рука тянется из пруда и хватает Доротею за одежду.
Можно забыть древние обычаи, однако нельзя стереть их из памяти старых богов, даже если назовешь их фейри или чудовищами. Они всё ещё ждут свою жертву.