— Я — твой должник?
— Конечно!
— Это почему же?
— А потому, что ты спас мне жизнь!
— Я — твой должник, потому что спас тебе жизнь?!
— Вот именно!
— Мне кажется, Геррера, что эти бейсбольные биты выбили все мозги из твоей башки. Если, конечно, я правильно расслышал.
— Ты все правильно расслышал. Ты — мой должник!
— Почему в тебе не пойти проветриться на свежем воздухе? — Клинг взял со стола заключение баллистической экспертизы.
— Я даже не стану упоминать о народах… — затянул свое Геррера.
— И это хорошо, потому что я не слушаю тебя.
— …у которых тот, кто спас человеку жизнь, несет за него ответственность до самой смерти.
— О каких народах ты говоришь?
— Ну, в Азии есть такие.
— Ты уверен?
— А может, это североамериканские индейцы, точно не помню.
— Ну-ну, — хмыкнул Клинг, — слава Богу, у испанцев такого нет.
— У испанцев нет, это точно.
— Ты сам, что ли, вклинился в те народы? Прямо как твой хозяин с Ямайки вклинился в наркобизнес?..
— Я же тебе сказал, что об этих людях я говорить не буду.
— Тогда какого черта ты воду в ступе толчешь, Геррера? Я с тобой только зря время трачу!
— Я веду речь о человеческой порядочности и ответственности.
— О Господи, пощади меня! — воскликнул Клинг, воздев к небу очи.
— Потому что, если б ты не остановил этих жаков…
— Жаков?
— Ну этих, с Ямайки!
Клинг раньше никогда не слыхал такого выражения. Ему показалось, что Геррера только что его придумал. Так же, как раньше он придумал эту бредятину о народах, которые считают, что человек, спасший кого-то, несет за него ответственность.
— Если бы ты позволил этим жакам грохнуть меня тогда, то сейчас мне не надо было бы беспокоиться за свою жизнь.
— Тебе бы в конгресс баллотироваться, — съязвил Клинг.
— Конечно, я — умный! — согласился Геррера.
— Естественно.
— А теперь нервное расстройство могу заработать! Все время жду, когда меня будут убивать. Хочешь, чтобы я получил нервное расстройство?
— Ты его уже получил, — сказал Клинг.
— Хочешь, чтобы эти жаки меня прикончили? — продолжал допрос Геррера.
— Нет! — ответил Клинг. Если бы он хотел этого, то проще всего было не мешать им сделать свое дело тогда, в новогоднюю ночь. Кстати, и зуб, который ему выбили, остался бы на месте. А ему даже некогда сходить на прием к дантисту!
— Ну, слава Богу! Я рад, что ты осознал наконец свой долг. — Казалось, что Геррера удовлетворен итогом беседы.
Клинг не был ни буддистским монахом, ни индусским брамином, ни индейским шаманом — он не считал, что хоть что-то должен Геррере. Но если крутые ямайские поссы действительно собираются провернуть крутое дело с наркотиками на территории Восемьдесят седьмого участка…
— Хорошо. Будем считать, что я предложил тебе свою защиту, — сказал он после недолгого раздумья.
Глава 5
Члены бандитских группировок этого города — выходцы в основном с Востока — с трудом выговаривали его полное имя. Льюис Рэндольф Гамильтон. Слишком длинно, знаете ли. Пуэрториканцы звали его Luis El Martillo, что переводится как «Луи Кувалда». Конечно, это не означало, что именно кувалда его рабочий «инструмент». У Гамильтона под мышкой висел «магнум-0,357», которым он пользовался направо и налево, без всякой дискриминации по расовому или половому признаку. В Штатах за ним персонально числилось двадцать три убийства. Итальянские мафиози называли его Il Camaleonte, поскольку мало кто знал, как хамелеон выглядит на самом деле.
На снимках, хранящихся в управлении полиции Майами, у Гамильтона была пышная шапка волос, подстриженных в стиле «афро», и усики. В досье на Гамильтона в Хьюстоне тоже были фотографии: прическа «растафари», а общее впечатление — Медуза Горгона, только мужского рода. В Нью-Йорке были убеждены, что он стрижет волосы очень коротко, и они облегают череп, как черная шерстяная шапочка. На снимках в лос-анджелесском управлении полиции у Гамильтона была окладистая борода. В Айсоле полиция не располагала фотографией Льюиса Рэндольфа Гамильтона — в этом городе его еще ни разу не задерживали. И это несмотря на то, что здесь он убил в общей сложности восемь человек.
Преступный мир знал об этом, и полицейские догадывались, но Гамильтон оказывался неуловимым, как дым. Вообще-то на Ямайке в течение долгих лет у него и была такая кличка — «Дымок», — полученная за незаурядные способности растворяться в воздухе и улетучиваться без следа.