Холдинг моргнул.
Они поняли, что зацепили его.
— Да, — сказал он.
— Во сколько? — спросил Мейер.
Он еще раз моргнул.
— Мы ушли чуть позже двух.
— И пошли домой. Вы и ваша жена.
— Да.
— А перед этим?
Он снова моргнул.
— Ну, да, — сказал он.
— Перед этим вы выходили из квартиры Керр?
— Да.
— Во сколько?
— Около часу.
— Один?
— Да.
— Куда вы ходили? — спросил Карелла.
— Проветриться, я был пьян. Мне нужен был свежий воздух.
— Где вы гуляли?
— В парке.
— В каком направлении?
— Я не понимаю, что вы хотите узнать? И вообще, в чем…
— В центр, на окраину, просто по городу — куда вы ходили гулять?
— В центр. Извините, но в чем?..
— Как далеко в центр вы углублялись?
— До статуи и обратно.
— До какой статуи?
— До этой, Аллана Клива.
— На площади?
— Да. А в чем дело?
— Вы уверены, что вы ходили гулять именно в центр? — спросил Карелла.
Холдинг снова заморгал.
— Вы уверены, что не ходили гулять по Гровер-авеню? — спросил Мейер.
— В четырех кварталах? — спросил Карелла.
— К себе домой?
— Придя туда в десять—пятнадцать минут второго?
— И остались там на полчаса?
Долгое и мучительное молчание.
— О'кей, — сказал Холдинг.
— Мистер Холдинг, вы совершили эти убийства? — спросил Карелла.
— Нет, сэр, не я, — ответил Холдинг.
Интрижка с Энни Флинн…
Он не мог назвать это интрижкой, потому что их любовь не была такой, как описывают ее большинство романистов, она больше похожа…
Он не знал, как назвать это.
— А, насчет растления малолетних? — предложил Карелла.
— Или насчет совращения девушки вдвое моложе вас, — выдвинул другую идею Мейер.
Им не очень нравился этот человек. Для них он был похож на Толстяка Доннера, который обожал туфельки и белые трусики Мэри Джейн.
Он хотел, чтобы они знали — никогда в жизни он не совершал ничего подобного. Он был женат на Гейл пять лет, и за это время он ни разу даже не посмотрел на другую женщину. До того, как у них работать начала Энни. Энни была единственной женщиной, которую он когда-либо…
— Девушкой, — напомнил ему Карелла.
— Шестнадцатилетней девушкой, — добавил Мейер.
Ну, сейчас много девушек, которые становятся женщинами в очень раннем возрасте, послушайте, она же не была девственницей, это нельзя было назвать лишением невинности или чем-то еще в этом роде, это было…
— Да, что это было? — спросил Карелла.
— Как бы вы точно это назвали? — спросил Мейер.
— Я любил ее, — сказал Холдинг.
Любовь. Одна из двух причин для убийства. Единственно существующих.
Другая — деньги.
Это началось как-то вечером в начале октября. Она пришла работать к ним в сентябре, вскоре после того, как они взяли ребенка. Он помнил, как был удивлен зрелостью ее натуры, личности. Вы думаете, шестнадцатилетняя девушка — это нечто брызжущее задором юности? Но Энни…
Эти задумчивые зеленые глаза.
Чистота ее взглядов.
Вся как невысказанная тайна.
Ярко-рыжие волосы.
Ему было любопытно, рыжая ли она внизу.
— Послушайте, — сказал Мейер, — что вы, черт побери, себе позволяете…
Мейер вообще-то редко сквернословил.
— Я не убивал ее, — сказал Холдинг. — Я хочу объяснить…
— Просто расскажите.
— Дай ему высказаться, — мягко остановил Мейера Карелла.
— Этот сукин сын трахал шестнадцатилетнюю девчонку…
— Подожди, — сказал Карелла и положил руку на кисть Мейера, — потерпи, ладно?
— Я любил ее, — снова сказал Холдинг.
Она пришла к ним первый раз в октябре, точнее в начале октября. Они с женой уходили на банкет в ресторан «Шерман». Холдинг припомнил, что была необычно мягкая для октября погода, больше похожая на весеннюю. Энни нарядилась в цвета осени. В ярко-желтой юбке, бледно-оранжевой хлопковой рубашке, с желтой заколкой в волосах, она вся была как песня. Пройдя от своего дома семь кварталов, девушка разрумянилась. Она прижимала учебники к своей объемистой груди, улыбаясь, излучая энергию, юность и… сексуальность.
— Да, именно.
— Прошу прощения, детектив Мейер, но вы должны понять…
— Пошел к дьяволу, — произнес Мейер.
В ней был избыток сексуальности. Чувственности. Зеленые с поволокой глаза, полные, похожие на лепестки губы, рыжие волосы, как извергающаяся лава, горячая, бурлящая. Короткая юбка открывала стройные ножки и округлые колени. Французские туфельки на небольших каблучках подчеркивали изгибы ее ног и выпирающие наружу бедра и груди. Сквозь тонкую хлопковую ткань блузки заметны были соски, такие выпуклые.