Карелла пожалел, что был так неосторожен.
Но Олли еще только разводил пары.
— А возьми ты этих долбаных иммигрантов, они же специально меняют свои имена так, что никто не может сказать, что они долбаные иностранцы. Кого они хотят наколоть? Паршивый макаронник пишет книжку, а на обложке американское имя, но все-то знают, что на самом деле он — вонючий итальяшка. Каждый скажет: «Ты знаешь, как его зовут на самом деле? Он совсем не Ланс Бигло, он — Луиджи Манджиакавалло». Это известно всем. И все смеются у него за спиной. «Доброе утро, Ланс, как дела? Добрый вечер, мистер Бигло, ваш столик готов». Ему только кажется, что он кого-то надурил. Каждому известно, что он всего лишь итальяшка.
— Как я, — сказал Карелла.
— Это правда, — сказал Олли, — но ты — совсем другое дело.
Карелла вздохнул.
— Ладно, ты меня совсем запутал со своим долбаным Мартином Шином, — сказал Олли. — Ты хочешь узнать, что у меня есть на Проктора? Или хочешь потрепаться о мексиканцах, которые накладывают макияж на свои хари, чтобы облегчить себе жизнь?
Карелла вздохнул еще раз. Он ни секунды не сомневался, что у Олли Викса есть выход на Мартина Проктора. Но он не хотел принимать одолжения от Жирного Олли. Услуги надо оплачивать, а те, которые оказал такой моральный урод, придется оплачивать по двойной цене. И хотя Олли Викс был хорошим копом — то, что о нем говорили, будто он очень хороший коп, было правдой, — Карелла не хотел становиться должником, не хотел, чтобы Олли в конце концов предъявил к оплате подписанный Кареллой вексель. Но тут особый случай, шестимесячная девочка и ее няня были убиты...
— Что у тебя есть? — спросил он.
— Да так, паренек интересный, — сказал Олли, копируя комика Филдса.
Карелла посмотрел на него.
— Очень, очень интересный, да, — сказал Олли, все еще копируя Филдса. — Позвольте нам напомнить вам в качестве аргумента, что одна дама содержит бардак на Восемьдесят третьем участке, который иные из нас, смертных, зовут своим родным домом, о, да. Позвольте нам продолжить, что эта дама по случайности в прошлом предоставляла определенные услуги и информацию определенным детективам в этом прекрасном городе, которые закрывали глаза на то, как дама ведет свой бизнес, я понятно выражаюсь, сэр?
Карелла кивнул.
Викс доил шлюху в 83-м участке.
— Как ее имя? — спросил он.
— Ах, ее имя. Могу заметить, сэр, что это не ваше собачье дело, о, да.
— Ты не мог бы прекратить подделываться под Филдса? — спросил Карелла.
— А ты понял, что это он? — сказал Олли, довольно улыбаясь. — Я и под Рональда Рейгана могу.
— Не надо, — отказался Карелла.
— Под Рональда Рейгана после того, как ему отрежут ноги.
— Так что насчет этой шлюхи?
— А кто сказал, что она шлюха?
— Ну, по некоторым признакам я предположил, что она шлюха.
— Кто бы она ни была, давай обсудим, что она рассказала мне как-то вечером...
— Когда?
— В субботу.
— Что же именно?
— Принимая во внимание мою преданность закону и вспомнив, что мы провели вместе несколько приятных минут...
— Короче, Олли.
— ...дама спросила, не знаю ли я, почему полиция ищет Мартина Проктора. Была очень странная ситуация, Стив. Обычно это я трахал ее. Но тут мы...
«Вот и вся его сексуальная жизнь», — подумал Карелла. — ...оба голые, как негры в джунглях, и она пытается выкачать информацию из меня. Представляешь, как это смешно?
Карелла молча ждал. Но вопрос Олли не был риторическим.
— Ты же понимаешь, как это смешно выглядело, — повторил он.
— Да, — сказал Карелла, — очень смешно.
— Я хочу сказать, она скачет на мне, как долбаная индианка на пони, и спрашивает, почему копы ищут Проктора, о котором я вообще ни черта не слышал.
— Ну и?
— Я слез с постели и вытер моего приятеля занавеской... Ты знаешь этот прикол?
— Нет.
— Ну, это, — что делает еврей, чтобы возбудить жену? Он вытирает свой член занавеской. Ты врубился? Чтобы ее возбудить. Потому что еврейки...
— Я понял, — сказал Карелла.
— Конечно, на самом деле я не вытирал свой член занавеской, — ухмыльнулся Олли. — Я знаю, что я свинья, но уж не такая.
— А что ты использовал? — поинтересовался Карелла. — Свой галстук?
— Это очень смешно, — сказал Олли, но не засмеялся. — Плескаясь в ванне, она рассказала мне, что ее приятель дружит с Проктором и хотел бы знать, с чего бы это копы стали обнюхивать старую нору Проктора. И если я что-нибудь скажу об этом, она будет признательна, потому что мы — старые друзья и все такое. Поскольку сможет передать эту информацию своему приятелю, который — я так думаю, но она не подтвердила — передаст ее Проктору, спасая его от чего-то ужасного, что мы, копы, хотим предпринять против него. Я сказал ей, что попытаюсь разнюхать.
— Так где он?
— Проктор? Не все сразу. Ты не хочешь послушать, какой я великолепный детектив? О'кей, тогда не стану тебе рассказывать, как я вышел на этого испанского проходимца по имени Франсиско Паласио, он же Гаучо, он же Ковбой. Этот тип содержит такой магазинчик, в котором официально торгуют лечебными травами, сонниками, распятиями, телефонными справочниками, гадальными картами и прочей ерундой, но если ты зайдешь с черного хода, то тебе продадут хлысты, вибраторы, трусики с вырезом на самом интересном месте, что в общем-то не противозаконно.
Я не расскажу тебе, как Ковбой спел мне про то, что другой стукач по имени Доннер расспрашивал об этом самом Мартине Прокторе, которого, похоже, разыскивают парни из Восемьдесят седьмого участка. И уж совсем ни слова о том, как до меня дошли слухи, что кто-то отсюда шлялся по дому 1146 на Парк-стрит, где, как известно, раньше жил Проктор, который, если верить Ковбою, нарушил правила условного освобождения, хотя и был очень осторожен. Я не расскажу тебе ничего такого, мой маленький Стиви, — закончил свою речь Олли. И заржал.
— Что же тогда ты мне сообщишь?
— Только не нынешний адрес Проктора, потому что я его не знаю.
— Это ужасно, — ответил Карелла. — Тогда я не совсем понимаю, зачем ты здесь?
— Помнишь, я тебе говорил об одной даме?
— Ну?
— Я знаю имя ее друга.
Эйлин не сказала за последние двадцать минут ни одного слова. Она просто сидела, глядя на Карин.
Карин тоже ничего не говорила. Они будто играли в гляделки. Эйлин посмотрела на часы.
— Да? — спросила Карин.
— Ничего.
— Ты можешь уйти отсюда, когда захочешь, — сказала Карин. — Это не урок музыки.
— А я и не знала.
— Я имею в виду...
— Да я...
— Никто не заставляет тебя делать это.
— ...здесь по собственной воле.
— Точно.
— Но это не значит...
Эйлин умолкла и наклонила голову.
— Не значит, что?
— Не значит, что я не понимаю, для чего ты сидишь здесь. Ты ждешь, на чем бы подловить меня. — Ты на самом деле так думаешь?
Эйлин не ответила.
— Я хочу подловить тебя?
— Ведь это твоя работа, не так ли? Вывернуть наизнанку любую мою фразу и сделать из нее преступление федерального масштаба.
— Никогда не думала, что моя работа так...
— Давай не будем говорить о твоей работе, хорошо? Причина, по которой я здесь, — мое желание бросить свою работу. А от тебя я не вижу никакой помощи в этом вопросе.
— Но мы же только познакомились друг с другом...
— Скажи мне хотя бы, сколько времени займет написать заявление об отставке?
— Так ты хочешь именно такой помощи от меня?
— Ты знаешь, что я...
— Нет, не знаю.
— Я хочу уйти, черт возьми! И кажется, я не могу сделать этого.
— Видимо, ты не хочешь уходить.
— Нет, хочу.
— Прекрасно.
— Ты знаешь, что хочу.
— Да, ты мне говорила.