Две стены были желтыми, третья бледно-лиловой, а последняя представляла собой одно большое окно с видом на город, засыпанный снегом. На стенах прикрепленные кнопками копии рекламных объявлений. Целое хранилище телевизионной рекламы. На столе старомодная пишущая машинка. Стопка бумаги. Холдинг сел за стол. Он предложил детективам присесть.
— Мистер Холдинг, — начал Карелла, — уходили ли вы из квартиры мистера и миссис Джереми Керр во время новогодней вечеринки?
Холдинг моргнул.
Они поняли, что зацепили его.
— Да, — сказал он.
— Во сколько? — спросил Мейер.
Он еще раз моргнул.
— Мы ушли чуть позже двух.
— И пошли домой. Вы и ваша жена.
— Да.
— А перед этим?
Он снова моргнул.
— Ну, да, — сказал он.
— Перед этим вы выходили из квартиры Керр?
— Да.
— Во сколько?
— Около часу.
— Один?
— Да.
— Куда вы ходили? — спросил Карелла.
— Проветриться, я был пьян. Мне нужен был свежий воздух.
— Где вы гуляли?
— В парке.
— В каком направлении?
— Я не понимаю, что вы хотите узнать? И вообще, в чем...
— В центр, на окраину, просто по городу — куда вы ходили гулять?
— В центр. Извините, но в чем?..
— Как далеко в центр вы углублялись?
— До статуи и обратно.
— До какой статуи?
— До этой, Аллана Клива.
— На площади?
— Да. А в чем дело? — Вы уверены, что вы ходили гулять именно в центр? — спросил Карелла.
Холдинг снова заморгал.
— Вы уверены, что не ходили гулять по Гровер-авеню? — спросил Мейер.
— В четырех кварталах? — спросил Карелла.
— К себе домой?
— Придя туда в десять — пятнадцать минут второго?
— И остались там на полчаса?
Долгое и мучительное молчание.
— О'кей, — сказал Холдинг.
— Мистер Холдинг, вы совершили эти убийства? — спросил Карелла.
— Нет, сэр, не я, — ответил Холдинг.
Интрижка с Энни Флинн...
Он не мог назвать это интрижкой, потому что их любовь не была такой, как описывают ее большинство романистов, она больше похожа...
Он не знал, как назвать это.
— А, насчет растления малолетних? — предложил Карелла.
— Или насчет совращения девушки вдвое моложе вас, — выдвинул другую идею Мейер.
Им не очень нравился этот человек. Для них он был похож на Толстяка Доннера, который обожал туфельки и белые трусики Мэри Джейн.
Он хотел, чтобы они знали — никогда в жизни он не совершал ничего подобного. Он был женат на Гейл пять лет, и за это время он ни разу даже не посмотрел на другую женщину. До того, как у них работать начала Энни. Энни была единственной женщиной, которую он когда-либо...
— Девушкой, — напомнил ему Карелла.
— Шестнадцатилетней девушкой, — добавил Мейер.
Ну, сейчас много девушек, которые становятся женщинами в очень раннем возрасте, послушайте, она же не была девственницей, это нельзя было назвать лишением невинности или чем-то еще в этом роде, это было...
— Да, что это было? — спросил Карелла.
— Как бы вы точно это назвали? — спросил Мейер.
— Я любил ее, — сказал Холдинг.
Любовь. Одна из двух причин для убийства. Единственно существующих.
Другая — деньги.
Это началось как-то вечером в начале октября. Она пришла работать к ним в сентябре, вскоре после того, как они взяли ребенка. Он помнил, как был удивлен зрелостью ее натуры, личности. Вы думаете, шестнадцатилетняя девушка — это нечто брызжущее задором юности? Но Энни...
Эти задумчивые зеленые глаза.
Чистота ее взглядов.
Вся как невысказанная тайна.
Ярко-рыжие волосы.
Ему было любопытно, рыжая ли она внизу.
— Послушайте, — сказал Мейер, — что вы, черт побери, себе позволяете...
Мейер вообще-то редко сквернословил.
— Я не убивал ее, — сказал Холдинг. — Я хочу объяснить...
— Просто расскажите.
— Дай ему высказаться, — мягко остановил Мейера Карелла.
— Этот сукин сын трахал шестнадцатилетнюю девчонку...
— Подожди, — сказал Карелла и положил руку на кисть Мейера, — потерпи, ладно?
— Я любил ее, — снова сказал Холдинг.
Она пришла к ним первый раз в октябре, точнее в начале октября. Они с женой уходили на банкет в ресторан «Шерман». Холдинг припомнил, что была необычно мягкая для октября погода, больше похожая на весеннюю. Энни нарядилась в цвета осени. В ярко-желтой юбке, бледно-оранжевой хлопковой рубашке, с желтой заколкой в волосах, она вся была как песня. Пройдя от своего дома семь кварталов, девушка разрумянилась. Она прижимала учебники к своей объемистой груди, улыбаясь, излучая энергию, юность и... сексуальность.
— Да, именно.
— Прошу прощения, детектив Мейер, но вы должны понять...
— Пошел к дьяволу, — произнес Мейер.
В ней был избыток сексуальности. Чувственности. Зеленые с поволокой глаза, полные, похожие на лепестки губы, рыжие волосы, как извергающаяся лава, горячая, бурлящая. Короткая юбка открывала стройные ножки и округлые колени. Французские туфельки на небольших каблучках подчеркивали изгибы ее ног и выпирающие наружу бедра и груди. Сквозь тонкую хлопковую ткань блузки заметны были соски, такие выпуклые.
Холдинг и его жена вернулись домой лишь в три часа.
Поздно ночью.
Банкет затянулся, они с друзьями пили за все призы, которые завоевали, — один получил Холдинг за создание рекламного сценария для фирмы, выпускающей продукты. Он показал Энни диплом. Она охала и ахала от девичьего восторга. Три часа ночи.
Тот, кто в такое время отпускает молодую девушку на улицу одну, ищет неприятностей. В этом городе точно, а может быть, и в любом. Гейл предложила, чтоб он позвонил и попросил Эла Привратника поймать для Энни такси. Холдинг сказал, что не стоит, он проводит ее до дома и заодно подышит свежим воздухом.
Такая прекрасная ночь.
Со стороны Гровер-парка тянул слабый ветерок. И он предложил ей пойти домой через парк.
Она сказала: «Ой, мистер Холдинг, как вы думаете, это не опасно?»
Он ее понял правильно.
Она знала, что это небезопасно.
Она знала, что он с ней сделает в этом парке.
После она сказала ему, что хотела этого с той самой минуты, когда впервые увидела его.
Но тогда он ничего этого не знал.
Не знал, что она хочет его так же сильно, как и он ее.
До того дома, где она жила вместе с родителями, было, если быть точным, семь с половиной кварталов. Для того чтобы сделать то, что он хотел, времени было столько, сколько нужно, чтобы пройти это расстояние...
У него не было никакого плана.
Плевать...
...сколько бы это ни заняло.
Он хотел ее каждой клеточкой своего тела.
Она начала рассказывать о своем приятеле. Парне по имени Скотт Хэндлер. Он уехал в школу, куда-то в Мэн.
«Идиотское создание», — произнесла она и посмотрела на Питера. Улыбаясь. Зеленые глаза мерцали. Как понять это детское ругательство? Что она хотела сказать? Я — уже большая девочка? Она сообщила, что дружит с Хэндлером уже год...
Глядя на него снизу вверх.
Он подумал, что в ее возрасте встречаться с кем-то год или больше — целая вечность.
Но она уже начала от этого уставать, вы понимаете? Скотт все время там, а она здесь, понимаете? Они хотели продолжать отношения, но что это значит? Как можно продолжать отношения с кем-то, кто теперь все время живет у канадской границы? Как, например, можно гулять с ним?
Они вошли в парк.
Листва под ногами.
Ее шуршание.
Туфли шелестели в листве. Он умирал от желания погладить ее ноги, под этой юбкой цвета ржавчины. Расстегнуть эту блузку, найти ее груди с отвердевшими девичьими сосками. «Вы знаете, — сказала она, — девушке не хватает еще кое-чего».
Его сердце замерло.
Он не осмелился спросить, что именно.