Глава седьмая
Кошевой жалел, что напросился в напарники Гордееву. Лучше бы он как и раньше жил в пустоте своего сознания. Кошевой надеялся, что их ожидают интересные логические загадки и погони, но вместо этого Гордеев провел целый день, роясь в документах. Впрочем, Кошевой разочаровался бы и от логических задач и даже от погонь, потому что предпочитал ничего не делать, не считая занятий в тренажерном зале. Занятия в тренажерном зале он тоже не особенно любил, но хотя бы привык к ним.
У Гордеева, по мнению Кошевого, было множество недостатков. Например, специальному человеку не нравилось говорить о бодибилдинге. Кошевому и самому не нравилось говорить о бодибилдинге, но это была единственная тема, в которой он разбирался. На работе Кошевой большую часть времени проводил на стуле. Звания он получал за выслугу лет и через год-другой надеялся стать капитаном. Он плохо представлял, в чем заключается его работа; непосредственное начальство, судя по всему, тоже не совсем понимало, к чему применить Кошевого. Уволить его не могли, потому что он попал на свое место по блату. Какое-то время Кошевой помогал старшему следователю-криминалисту. Его помощь заключалась в том, что Кошевой сидел в удобном кожаном кресле возле тяжелой металлической двери, листал журналы по пауэрлифтингу и не мешал. Начальству нравилась усидчивость Кошевого, и он легко продвигался по служебной лестнице там, где другие спотыкались. Кошевой к тому же мог без труда приподнять металлический сейф с важными бумагами, чтоб уборщица помыла под ним пол. Кошевого уважали за незаменимость в вопросе переноски тяжелых предметов. С ним часто делились чем-то личным; Кошевой в ответ молча кивал. Он не слушал, что ему говорят, а кивал потому, что понял давно: люди любят, когда им кивают. Поэтому он кивал неизменно, и люди его за это любили.
Гордеев не жалел, что взял в напарники Кошевого. Но и не радовался. Кошевой был для него, как самоходный шагающий шкаф. Иногда этот шкаф произносил слова своим заикающимся голосом, и Гордеев смотрел на него с легким удивлением. По мнению Гордеева, у Кошевого было чересчур простое лицо для преступника и слишком невыразительные глаза для следователя. Поэтому Гордеев использовал его для транспортировки папок, в которых хранились бумаги. Кошевой не хотел таскать для Гордеева вещи, но всё равно таскал в надежде, что самое интересное ждет их детективный дуэт впереди. Его надежды быстро растаяли, но он уже привык ходить за Гордеевым и ходил за ним, лишенный надежд. Коллеги Кошевого посмеивались над ним, однако втайне завидовали, потому что считали, что Кошевой проник в мир интересных тайн и жутких преступлений. Они и сами часто сталкивались с жуткими преступлениями, но, привыкнув к ним, переставали считать их жуткими. Поглощенные рутиной, многие из них не думали о преступлениях вовсе. Чтобы лучше не думать, они играли на работе в компьютерные игры, раскладывали пасьянс, сплетничали. Самые лучшие из них наловчились изображать мысль снаружи, не имея ее внутри.
У Кошевого пытались выведать, как продвигается дело маньяка. Кошевой не знал, как оно продвигается, и поэтому молчал. Его молчание выглядело загадочным: у коллег от зависти сводило лица. Один майор, начальник следственного отдела по городу Т., поклялся, что поколотит Кошевого, если тот не расскажет коллегам о расследовании. В тот же вечер у майора умер отец, и он погряз в мелких неурядицах по поводу дележа наследства. Честно сказать, он бы не смог поколотить Кошевого даже в том случае, если б его отец остался жив. Майор был маленький и плюгавый: едва доставал Кошевому до подбородка.
Гордеев проводил вечера в беседах с проституткой Зиной. Ночью ему снилось, что он пес, которому вот-вот прострелят голову. Это были грустные сны: он лежал в траве, зная, что приближается смерть, но не видел ее; он не испытывал страха, только печаль, которая со временем превращалась в тоску, а та в свою очередь оборачивалась пустотой. Гордеев находил странное удовольствие в этих снах. Он часто повторял про себя: я пес, старый пес, мертвый пес. В пятницу он созвонился с родителями Ани Кабановой, дочь которых похитили, и договорился о встрече. В квартире Кабановых пахло жареным картофелем. Зеркала были завешены пожелтевшими полотенцами. На старых обоях остались выцветшие детские рисунки. Мать Ани, глядя себе под ноги, попросила Гордеева и Кошевого пройти на кухню. Это была седая женщина с глубокими морщинами на сером от горя лице. Кошевому не верилось, что ей всего тридцать. Она села на краешек табуретки, сложив руки на коленях, и уставилась в пол. Гордеев много раз видел горе родителей, потерявших ребенка, и оно успело ему наскучить. Он не стал притворяться, что его волнует чужое несчастье, и задал несколько уточняющих вопросов. Несчастная мать что-то отвечала вполголоса. Кошевой, видя, что женщина сейчас упадет в обморок, подошел к ней и подержал за руку. Женщина поблагодарила Кошевого за участие и немного ожила. Теперь она отвечала на вопросы более внятно. Кошевой вернулся на место, не совсем понимая, что он только что сделал. Гордеев тоже не понимал, что сделал Кошевой, потому что продолжал считать его предметом мебели. Он нацарапал пару заметок в блокноте и спросил у Кабановой, где ее муж. Кабанова вздрогнула и неуверенно махнула рукой, будто сомневалась в наличии мужа. Гордеев встал и пошел в гостиную.