— Ага, — пожимаю плечами, — ты чертовски прав.
Он так и стоял и смотрел на меня, как будто бы я резко изменилась прямо у него на глазах. Но нет, я — всё та же Реми. Только припрятала её как следует.
Я иду обратно к машине, Пол открывает мне дверь.
— Он тебе докучал? — спрашивает с серьёзным лицом, — потому что если да…
— Нет-нет, — отвечаю, — всё в порядке. Мы закончили.
— Юный рыцарь! — Декстер кричит Полу, захлопнувшему дверь.
— Будь начеку, если не приносить ей газировку из автомата, она рвёт и мечет! Она даст Вам от ворот поворот, милостивый сударь! Именно тогда, когда Вы менее всего будете этого ожидать!
— Поехали уже, — говорит Пол, и Трей кивает, сдавая назад.
Мы едем, и я упрямо не оборачиваюсь. Но в зеркале переднего сидения я по-прежнему вижу его, полы рубашки развеваются, руки распростёрты, как будто бы он машет нам, провожая в большое путешествие.
Счастливого пути, берегите себя. Ступайте с миром. Да будет так.
На следующий день я возвращаюсь от Лиссы, мама дома. Я бросаю ключи на столике, сумочку — на лестнице, и уже иду на кухню, как вдруг слышу её.
— Дон? — зовёт она, её голос разлетается по коридору, ведущему в новое крыло.
— Милая, это ты? Я прилетела пораньше, чтобы сделать сюрприз.
Она обходит угол, шлёпая сандалиями, и останвливается, увидев, что это я.
— О, Реми, привет. Я подумала, это Дон.
— Ясненько. — говорю, — как там во Флориде?
— Божественно! — она подходит и обнимает меня, прижимая к себе. У неё славный загар и новая стрижка, покороче, и промелированные пряди, как будто бы во Флориде в обязательном порядке нужно выглядеть по-особенному тропически.
— Волшебно. Бодряще. Освежающе!
— Ух ты, — говорю, когда она наконец-таки отпускает меня, отступая назад.
— И это всего за три дня?
— Ох, — вздыхает она, направляясь мимо меня на кухню, — это было как раз то, что нужно. Я была так занята и напряжена перед свадьбой, все эти хлопоты и подготовка… Это было слишком, понимаешь?
Я решаю не заострять внимание на том, что, строго говоря, она и палец о палец не ударила во время этой самой подготовки. Я наклоняюсь к раковине, а она достаёт баночку Ensure из холодильника, дёргает за колечко и отпивает.
— И наконец я там, — она прижимает руку к сердцу и закрывает глаза, — сущий рай. Прибой. Закаты. О, и мои читатели. Я почувствовала, что снова стала самой собой. Понимаешь?
— Ага, — соглашаюсь, хотя сама я давненько не ощущала ничего подобного. Всю ночь напролёт я так и видела Декстера, машущего рукой и зовущего меня.
— И вот, я вернулась домой более ранним рейсом, надеясь поделиться с Доном свежими впечатлениями и чувством удовлетворения, но его здесь нет.
Она отпивает ещё, и смотрит сквозь кухонное окно.
— Я была переполнена энтузиазмом.
— Ну, он совсем не попадался мне на глаза, — говорю ей. — Пожалуй, работал все выходные.
Она серьёзно кивает, отставив Ensure в угол.
— Это так трудно для нас… Его работа. Моя работа. Все тонкости и нюансы. Я чувствую, у нас даже не было возможности как следует побыть мужем и женой.
Ох, тревожный звоночек мелькает в моём сознании.
— Ну, — начинаю, — вы поженились всего пару месяцев назад.
— Вот именно, — говорит она, — и пока я была в отъезде, я поняла, что нужно сосредоточиться на нашем браке. Работа может подождать. Да всё что угодно может подождать. Пожалуй, я даже почувствовала себя виноватой за то, что в приоритете было всё, кроме него. И теперь я знаю, всё будет хорошо.
Ладно. Это звучит оптимистично.
— Здорово, мам.
Она улыбается мне, весьма довольная.
— Я действительно верю в это, Реми. Возможно, всё было не так гладко, но оно и к лучшему. Наконец-таки я осознаю, что в действительности означает быть настоящим партнёром в семье. И это просто замечательно.
Она счастлива и так улыбается этому новому повороту событий. Как будто бы где-то там, на юго-восточном побережье, она наконец-таки нашла недостающий кусочек мозаики. Мать всегда пыталась осторожно улизнуть, когда её отношения начинали рушиться, не желая пачкать руки. Возможно, люди меняются.
— Ох, господи, не могу дождаться, когда же наконец увижу его! — восклицает она, подходя к столу за сумочкой.
— Пожалуй, я прокачусь к агентству и привезу ему ланч. Ему так нравится, когда я это делаю. Милая, если он позвонит, не выдавай меня, ладненько? Хочу сделать сюрприз.
— Хорошо, — уверяю её, и она шлёт мне воздушный поцелуй сквозь дверь, и буквально плывёт по лужайке к своей машине. Я восхищаюсь этой абсолютной любовью, которая не в состоянии потерпеть и пару часов. Никогда и ни к кому я не испытывала ничего подобного. Мило, такая сокрушительная необходимость сказать что-то кому-то именно в эту секунду. Почти романтично, правда же. Если, конечно, вам по вкусу нечто подобное.
Следующим утро я стою в очереди в Jump Java, проснувшись лишь наполовину, и ожидаю мокко для Лолы, как вдруг вижу белый фургончик Truth Squad неподалёку, с грохотом паркующийся прямо на аварийной полосе. Тед выпрыгивает из машины, и подходит к магазинчику, вытаскивая помятые чеки из кармана.
— Хэй, — приветствует он меня.
— Хэй, — отвечаю, притворившись, что полностью поглощена занимательной историей об избирательных округах, согласно заголовку местной газеты. Очередь за кофе бесконечна, сплошь супер-капризные клиенты, которым подавай нечто особенное, от их заказов моя голова начинает раскалываться. У кофеаппарата Скарлетт с хмурым лицом, еле поспевающая за всеми этими обезжиренными, двойными и соевыми прихотями.
Тед чуть позади меня, но затем парень, стоявший между нами уходит, не в силах больше ждать. Таким образом, мы совсем рядом, и нам не остаётся ничего, кроме как завязать разговор.
— Итак, Лукас сказал мне, что у вас прослушивание в Rubber Records.
— Агамс, сегодня вечером, едем в округ Колумбия, прямо через час.
— Ничего себе, — говорю. Очередь продвинулась едва ли на дюйм.
— Да, они хотят, чтоб мы сыграли у них в офисе. А в четверг, возможно, даже на сцене, если они выбьют для нас местечко. Ну, и если мы им приглянёмся, возможно там для нас найдётся нечто постоянное.
— Здорово же.
Он пожимает плечами.
— Это если им понравится наше творчество. Они-то настаивают на том, чтобы мы сыграли парочку идиотских каверов, что, знаешь ли, идёт в разрез с нашей музыкальной концепцией.
— Оу.
— Имею в виду, остальные в группе пойдут на что угодно ради контракта, но для меня это нечто большее. Это же музыка, в конце-концов. Искусство. Самовыражение. А не рыночный продукт — куча ходового штампованного дерьма.
Хозяин Wall Street Journal косится на нас, Тед, кипя негодованием глядит на него в ответ, и тот отворачивается.
— Значит, будете исполнять Картофельный Опус? — интересуюсь.
— Полагаю, да. Это именно то, к чему я всегда стремился. Или вам нравится наше собственное творчество, или катитесь к чёрту. Но ты же знаешь Лукаса. Он всегда был против наших картофельных тем. Чёрт возьми, он такой узколобый, даже смешно: имею в виду, он же был до нас в какой-то группе длинноволосых металлистов. Он же ни черта не смыслит в настоящей музыке.
Даже не знаю, что и сказать по этому поводу.
— А ещё есть Джон Миллер, который будет играть всё, что угодно, до тех пор, пока в один прекрасный день ему не нужно будет возвращаться в колледж и подавать документы в папашину компанию. Ну и ещё Декстер, а ты-то знаешь, каков он.
Я слегка удивляюсь.
— Эм, а каков он? — повторяю за ним.
Тед закатывает глаза.
— Мистер Позитив, Мистер Всё-Будет-Хорошо-Я-Клянусь. Его бы воля, и мы сидели бы без концертной программы, без райдера, и пустили бы всё на самотёк.
Он по-дурацки взмахивает рукой, как бы подчёркивая это.