Анютка осмотрелась, ища откуда идет звук. Нервы сжались в пружину, ей чудилось что это ворочается раздавленный "Июльский". Часы, почему не тикают часы? Она вновь пыталась погрузится в дрему, представляя как летит с куклой Настей к луне в гости и они пьют чай и едят печенье. Кукла сама взяла кружку и ухмыльнулась, обнажая клыки.
"Баю-баюшки-баю…"
Шорох повторился и в этот раз был громче. Так шуршала толстая жирная мышь за стенкой в деревянном доме на огороде, куда ее брали летом на выходные. Шум шел из дальнего угла, шелестя и причпокивая, как раздавленный жук. Анютка настороженно уставилась туда, на всякий случай накрывшись одеялом и оставив лишь узкую щелочку для глаз. В совершенно другом углу с грохотом что-то упало на пол и покатилось. Девочка резко обернулась на звук. На полу, покачиваясь, лежала оторванная голова ее куклы, выпавшая из приоткрытой дверцы шкафчика с игрушками. Глаза оторванной головы открылись. Нет, это всего лишь мячик, обычный резиновый мяч.
— Полож его на место! — раздался из зала голос матери, не терпящий возражений, в перемешку с щелчками. — Пол-л-лож этот дурацкий мяч в шкаф!
"Не ложися на краю…"
Анюта стиснув зубы, чуть не плача, вылезла из под одеяла, и прежде чем спустится на пол, наклонилась, и хотела посмотреть под кровать. На всякий случай — нет ли там кого. Мешала простыня. Девочка медленно приподняла ее, готовясь отскочить в любой момент назад. Там было темно, и ничего не было видно, но что-то там затаилось, большое и жирное. Она свесила ногу с кровати и почти достала до пола, чувствуя, что под кроватью выжидает нечто, готовое ее утянуть — оторванная голова куклы, говорящая механическим голосом:
— Пой-дём пить чай, до-ро-гая. Лу-на ждет.
"Придет серенький волчок…"
Спина покрылась мурашками, и тут она краем глаза заметила движение там, где раздавался шорох. Анютка резко подняла ногу обратно и забилась в угол кровати. Тень пошатнулась и две маленькие красные точки вспыхнули в темноте, медленно приближаясь, щелкая как жук, сопровождаемые тяжелым дыханием, распространяющим болотный запах. Выглянула луна, желтая, как прогнившие зубы. Тень в её свете стала громадной и лохматой, как волосы мертвого человека на черно-белой фотографии из старенького обшарпанного альбома. Анюта спросила тогда, почему дядя лежит в ящике с закрытыми глазами и такой взъерошенный. Мама сказала, что он умер, его убила молния. Но эта лохматая туша не мертвая, она двигается, мертвые не двигаются. Она не лежит в ящике. Лапки раздавленного "Майского" шевелились — всплыло в памяти.
"Баю-баюшки-баю…"
Красные точки росли, переливаясь как горящие угольки, шипя и обдавая гарью.
— Мама! — хотела крикнуть девочка, но буквы застряли в горле, выходя из легких чуть слышным свистом.
В сумраке комнаты сверкнули острые, как бритва зубы. Из оскаленной пасти капали слюни. А грязные лапы не торопясь несли лохматое тело зверя ближе. Волк не торопился, он наслаждался, питался страхом, пытаясь зайти девочке за спину, чтоб наброситься.
Девочка вспрыгнула и забилась в угол, прикрываясь одеялом как щитом. Волк, утробно рыча, приблизился так плотно, что можно было разглядеть складки на его скатавшейся шерсти. Он как безногий человек полз по кровати, впиваясь когтями в матрас, пронзая и раздирая его на сквозь. Анюта вжалась в стену, и пыталась кричать. Неровные зубы были так близко. Волк сожрет её, оставив одну голову, как кукле.
— М-м. ама! — наконец удалось выкрикнуть девочке. Впервые в жизни полностью два слога, как кукла, механическим голосом, проорала, — Ма-ма!
Волк, клацнув челюстями, черной тенью набросился на нее.
Встревоженная мать мгновенно проснулась, и открыв дверь включила свет. Волк растворился вместе с темнотой, женщина его попросту не увидела. Девочка стояла, зажавшись в углу кровати, уставившись в одну точку, явно не на мать. Её била сильная дрожь. Мама подошла к ней и устало улыбнувшись, сочувствующе протянула руки, чтоб погладить и хотела сказать, что все хорошо. Легкого прикосновения хватило, чтобы дочь сильно вздрогнула всем телом, ноги подкосились и она упала плашмя.
Женщина оцепенела, в ужасе уставившись на ребенка. Она схватила девочку и принялась трясти.
— Проснись! Проснись! — но это не принесло успеха, в голове пронеслось: "Пульс, надо прощупать пульс!"