А поди ж ты… пережил.
И теперь, вспоминая об этом, с еще большим пылом Стив целовал Солдата.
Странная штука. В последнее время он часто ловил себя на том, что прикипел к этой инкарнации Баки какой-то особой, болезненной привязанностью. Сам факт существования Солдата трогал в нем больной оголенный нерв.
Потому что Солдат – это Баки, у которого никогда не было Стива, Бруклина, смешливых девчонок, теплого прошлого и бескрайнего будущего, каким оно видится, когда тебе восемнадцать лет. Но даже не поэтому Стив смотрел на Солдата с такой удушливой, щемящей тоской, не потому так отчаянно тянулся к нему руками.
Солдат был живым воплощением той секунды в грохочущем поезде, которой ему не хватило.
И все время хотелось обнять, удержать, заглушая внутри фантомное чувство утраты – призрак, эхо…
Поэтому он давно решил для себя, что Солдат получит все, что хочет, чего бы ни захотел.
И когда тот с неподвижным и выжидающим взглядом опускается перед Стивом на колени, у него туманится взгляд. Он не может глаз оторвать от рта Солдата, ярких губ, которые находятся чертовски близко к тому, что уже откликнулось на его близость, а перспектива того, что эти губы к нему прикоснутся там…
Он впервые с шестнадцати завелся так от одного взгляда, от одной только мысли, что Баки… ведь это же губы Баки… Что Баки сейчас… ему…
Солдат ждет.
- Не делай этого, если не хочешь.
- Все, что хочу.
Солдат словно бы спрашивает разрешения, ждет одобрения, и Стив, быстро облизнувшись, кивает, кладет руку ему на голову. Обволакивающий жар. Острый, чувственный опыт. Прикосновения сверхчувствительны, и много, и мало, и хочется еще, глубже, теснее, чаще, но Стив не торопит. Терпит. Солдат делает то, что хочет, только бы делал и дальше. Он подходит практически, без лишней самоуверенности – сразу определяет глубину, не мешающую дышать, отмеряет ее кольцом из трех пальцев, и начинает двигаться вперед-назад… и даже как-то еще вверх и вниз… это упоительно, и сладко, и так непривычно – Стиву еще никто не оказывал такого внимания.
Он никогда не спрашивал Солдата, был ли у него какой-либо опыт в ГИДРЕ. Он никогда не спрашивал Баки, почему тот выбрал такое распределение ролей. Не хотел знать. Ни к чему. Что бы там ни было… это прошло.
Стив запускает руку в волосы, пропускает пряди между пальцами и стонет, давая понять, что все правильно. Что ему хорошо. Глаза у Солдата закрыты, и реакция Стива словно подстегивает его. Движения становятся резче, так, словно получив одобрение, он смелеет. Трогает языком, вылизывает, крепче сжимает губы…
…Далекая искра разгорается все ярче, приближаясь, как грохочущий, пресловутый товарный состав. И Стив с головой окунается в щекочущий, заливающий тело пожар.
Перед глазами белая пелена, в ушах звенит. Стив не удивлен. Ему хочется отплатить, и немного стыдно за то, что не додумался до этого раньше. Когда они меняются местами, Стив шепчет напрягшемуся было Солдату: «Хочу, чтобы тебе тоже было хорошо». И смотрит снизу вверх, как стремительно темнеют серые глаза.
Он возвращает долг, дурея от ощущений, от полноты и терпкого вкуса. От того, что неумелость вытесняется желанием, и принцип подхватить – легче легкого. И Стив ласкает Солдата губами, катает на языке трепещущий пульс и жадно пьет разлив семени, когда протяжный высокий вскрик над головой заставляет сердце сбиться и затрепыхаться от счастья…
*
…Баки после этого терзает его почти всю ночь. Собирает и отдает в двойном размере, задавшись целью выяснить, в каком состоянии у него получается лучше. И, на всякий случай, карает Стива несколько раз подряд, досуха, чтобы тот не вздумал вдруг от врожденной честности дать неправильный ответ.
*
Баки уже не напоминает пустой футляр от человека, у него есть условия, старые и новые, он полнится уже вполне здоровой вредностью и в чем-то откровенно готов стоять на своем. Он улыбается такой улыбкой, полной сытого довольства, какой Стив давно у него не видел. Он жаден до ласки, и в постели то еще трепло, причем он любит словоблудить и до, и во время, и после, и шутит, и дразнится. Словно истосковался по этому, словно мало ему одних прикосновений тел и механики, и нужно что-то еще, приправа из слов, чтобы прочувствовать – да, это Стив, он со мной. Чтобы полностью окунуться в это.
Тишина его угнетает. В ней начинает ворочаться и копошиться ненужная память.
А Солдат другой. Ведет себя иначе, и в постели, и вне ее.
Он раскрепощается. Например, не так давно завел себе привычку бесстыдно валяться, растекаясь по красному покрывалу, обнаженно и живописно. Ленивец. Улыбается он так же редко, но если взглядом можно выразить секс, то он его выражает во всей его недвусмысленной полноте. Смотрит потемневшим взглядом, всем своим видом излучает голод. Звериный, неутолимый, но могущий оставаться под контролем, сколько нужно. Секс был или стал для него видом топлива, и его движок теперь жрет так много, что нужно заправляться регулярно.
В постели он по-прежнему почти беззвучен. Только уже теряя контроль, на грани, он позволяет себе голос, позволяет себе стонать, захлебываться вскриком или звать по имени – раскатисто и долго.
Стив никогда прежде об этом не думал, но в последние дни вынужден был признать, что с именем ему повезло.
Его удобно кричать на пике экстаза.
*
Баки ведет за всех троих. Сам признался, что у него накопились фантазии. Стив не против, хотя все еще краснеет ушами, даже просто проговаривая их вслух. Но Баки так хочет, отрывается на Стиве, а Стив возвращает эту страсть Солдату, замыкая круг. Пусть не так, но этот замкнутый круговорот что-то значит.
Лечит что-то, невидимое глазу.
Иногда случается наоборот. Если что-то сделала или получила бессознательная половина Баки, сам Баки должен получить то же самое в двойном размере. Стив не против и этого.
Секс оказался куда увлекательней, чем он думал.
И все бы было хорошо и всех бы устраивало – четкие роли, завершенный цикл. Если бы не досадный недочет программы, на пике оргазма изредка вышвыривающей Солдата в сознание Баки. Интересно, живодеры в ГИДРЕ это знали? Стиву думается, что нет, иначе они не оставили бы Солдату столь уязвимое место. Бурный экстаз стирает из него коды подчистую, и Стив с одной стороны рад, что это так, поскольку того и добивался. Но…
…Они занимались любовью. Для себя он еще стыдливо называл это так, хотя ритм и скорость требовали иного слова. Солдат жарко дышал ему в губы, ему было мало, поэтому Стив взял его волосы в горсть и потянул назад, до боли, так, что Солдат довольно зашипел. Он любил, когда больно, когда Стив кусает его. Это заводило его еще сильнее, словно боль придавала пряности, делала происходящее материальнее, сочнее, реальнее…
В этот раз он не уследил. Когда Солдат под ним забился в сладостной судороге, Стив был слишком занят тем, чтобы обуздать собственный ритм, давая ему время отдышаться и прийти в себя…
Но когда взгляд Солдата вновь прояснился, Стив оказался лицом к лицу с Баки. Моргающим, ошалевшим от ощущений. Стив понял сразу – слишком разительная перемена, и замер, чувствуя, как холодеют внутренности.
Они уставились друг на друга. Баки, тяжело дыша, разглядывал его лицо, и Стив чувствовал, как волнующе подрагивает и сжимается тугое нутро, словно ощупывая его заново, привыкая к нему в себе.
В глазах у Баки не было гнева. Был испуг, недоумение. Шок. И что-то еще. Темное. Первобытное.
Стив упустил момент, когда ушла неподвижность.
Жар запоздало пополз по груди, заливая шею и уши. Они все еще смотрели друг на друга, но Баки едва-едва подался навстречу, и Стив подхватил эхом, качнулся вперед, совсем легко погладив гладкие, упругие стенки. Это еще не было теми движениями, которые царили здесь еще совсем недавно. Сейчас все восприятие заполонили сумасшедшие толчки дурной крови в месте соединения тел. Но они уже двигались в одном ритме, молча и слаженно, такт в такт, и Стив спрашивал одними глазами, можно ли ему, или стоит все-таки что-то сказать…