Белая тканевая рубашка собеседника Дэниела придавала тому солидности, но блондин бы сказал, что перед ним стоит его ровесник. Разглаженное лицо без морщин, среднего размера нос и уйдем от темы верней части, спортивное тело. К удивлению, парень не носил ни бесформенного халата, ни чурбана, как полагается людям его профессии. Он слабо представлял себе, что парень мог предсказывать. Как и сам относил себя в эту же группу. Говорящие с духами всегда потухшие, в то время, как Дэниел и Шон стараются пробиться сквозь черные тучи. Это невозможно, говорил здравый смысл. Но что упрямцам до обычного мира? Они либо проживут дольше всех, либо так и уйдут неузнанными гениями.
«Чтобы поговорить с духами, нет смысла в какой-то одежде. Чтобы поговорить с духами, достаточно быть голым, но нужным.» Кажется, так говорила сумасшедшая ведьма и бабушка Дэна.
Брюнет проводил подругу взглядом и убедился, что она оставила их наедине. Его слова- не для ее ушей. Глаза. Они никогда не предают. И Габриель никогда не предавали.
Вытащив из кармана куртки запасную сигару, Шон принялся вертеть ею в руках. Он брал за привычку: одна сигарета из пачки всегда шла в карман его дубового одеяния.
- Нас находили на крыльце, - приглушенно захрипел Шон, - Каждого. Сейчас любой из семьи предпочел бы остаться навеки там. Замерзнуть, быть преподношением кровавым богам, склеванным воронами и забранным на ту сторону реки. Это было лучше, чем спасение в Бернарде.
Парень упал на свое любимое кресло, обитое пледами со всех сторон. Ему так нравилось. А еще, так было легче вспоминать.
- Как бы мы не старались заглушить память, мы все еще помним. Девочка с золотыми, словно закат, волосами. Я никогда не мог найти выход из дубравы ее темного леса. Они всегда разгоняли тучи над старым Бернардом. Габ же была ее противоположностью. Каштановые волосы, и в ее глазах я видел лишь топи и болота. Естественно, я влюбился.
Брюнет замолчал. Он никогда не мог понять, где совершил ошибку. Да и первые годы в груди было так жарко и больно, что он хотел бы вырвать и закопать свое сердце. А потом стало холодно и пусто. Боги отвернулись от него, перекрыли канал к общению. И спустили на землю лишь мрак. Они всегда поступают так, когда люди начинают требовать. Требовать богатство, любовь. Когда молятся. Они бы предпочли не слышать этого. Залили бы уши воском. Или лишили бы людей языка.
Лишь духи сожжённых книг, души забытых пепелищ, которых бросили на вечную гибель, помнят. Помнят предательство богов. И поступают так же.
- В Бернарде всегда пропадали дети. И моя любовь обернулась детским кошмаром. Ты никогда не снимал труп с петли? Она не пропала как остальные. Она была единственной, кого хоть раз нашли. Максимум детская туфля около разобранного колодца или разорванное платье, но не тогда…
В голове всплывали картины прошлого. Шон знал, что сейчас Габриель сидит и слушает его у стены. Панельные перегородки болтливее многих мертвецов. В груди все еще плескалась ледяная морская вода. А он не мог представить, как для нее, вновь окунуться и вынырнуть в объятия Зверя.
Мужчина вертел сигарету в руках. Если вспомнить, то курить он начал здесь. Как и Мёрфи, он заглушал память в едком дыме. Только у шатенки он был слаще. Кидалась она в него с головой. Вся его одежда, сколько бы раз не стирали, была полностью пропитана этим. Липким, вгрызающимся в кожу и сердце. Лишь аромо-палочки кое-как спасали ситуацию, разбавляли дождевой и никотиновый запах запахом латинских стихов. При посетителях, они слетали с его языка некультурщиной. А в голове все время крутилось: «Во имя отца, и сына, и святого духа».
- На утро, Габриель нашли в чулане. Лицо было окровавлено, а в подарок достался шрам. Думаю, ты уже заметил. Никто так не был перепуган, как она. Она видела Зверя, видела, как он охотится. Даже по сей день она кричит во сне. И ненавидит свое имя. Думаю, она винит себя в той ситуации. Хотя теперь я знаю, ее помощь убила бы их обеих.