- Ты сегодня снова ходила туда? – холодный голос монахини догнал девушку уже у самого выхода. – Мне всегда было интересно, о чем ты думаешь, когда стоишь там.
Та, которую окликнули Габриелой, посмотрела в упор. Взгляд карих глаз обращающейся не дрогнул, но и не этого добивалась пропитанная жизнью целиком девушка. Она знала, что в монахини Элис пошла не от хорошей судьбы. Бывшая проститутка Лондонского мид-борделя, распивающая в день минимум по две бутылки дешевого пойла в попытках заглушить память. Габриель не осуждала. Каждая из них это пыталась. И каждая по-своему.
- Я не думаю, - тихо проговорила Габриела, заправляя выбившийся синий локон монахини, - Я там курю.
Женщина ухмыльнулась. Нежно перехватив руку старой подруги, она прижала ее к своей щеке. Гладкая ладонь, пропитанная запахом тимьяна, сушенных трав и дыма.
Все они поневоле становились семьей, когда прибывали туда. Как склеенное вдребезги разбитое зеркало. Разные кусочки, соединённые неправильно, но как ни крути, в отражении ты увидишь лишь одно.
Элис прижимала руку Габриелы сильнее, проводя большим пальцем второй по ее губам. Женщина вглядывалась в лицо девушки, и было непонятно, о чем сейчас думает монахиня. Осуждает или что-то пытается понять.
Габриела искренне восхищалась Элис. Правда почти никогда ей этого не рассказывала. «Только не говори, что влюбилась в меня», хохотала пьяная монахиня на барной стойке, потирая выбритые виски. Синие волосы падали на голые плечи, едва закрывая татуировку ниже ключиц, а свет неоновой вывески делал ее лицо отчего-то травянисто-зеленым.
Иногда, люди служащие всевышнему казались девушке таинственными. Казалось, за холодным мертвым взглядом они знали все. Вплоть до тайн шабашных перекрестков. До дурманящего запаха сушенных трав. Даже Вальпургиевская ночь была не темнее, но под своим покровом ждала их. В конечном итоге, все равно они все оказывались в объятьях распутства и похоти, а утром с трещащей и хмельной головой отмаливали грехи.
Убрав руку с лица подруги, Элис быстро сжала ее в кулак, дрогнув в улыбке лишь уголками губ.
Красная помада после вчерашнего еще была видна на пухлых манящих губах Эл. Видно тот парень из бара был настроен вовсе не на них и ей даже пришлось бы сыграть старую роль, а после скрывать красноту губ и шеи современным обычным способом.
- Ей бы это не понравилось, - проговорила женщина, глядя в глаза Габриелы.
Девушка оттолкнула дверь и вышла наружу. Шум столицы и запах сырости обрушились на шатенку, сбивая мысли в кучу. Словно и не было этого разговора, не было этих лет. Оставалось одно ничего, приправленное воспоминаниями, едва выплывающими наружу ночными кошмарами. Было непривычно и неприятно переживать заново все, что забыл. И находить среди новых кошмаров те, которые впиваются в кожу шрамами.
Никто из них не любил говорить об этом месте. Погребенном кладбище детей, которое пожирало души. Особо хорошо это место умело хранить тайны, и только колыбельная старого Бернарда могла дать надежду разгадать их.
Габриель остановилась, почувствовав, что в легких не хватает воздуха. Как долго она шла на «одном дыхании»? В горле приятно першило, а губы были пересушены, словно у трупа, который последний раз смог вдохнуть запах дождя. Но так к нему и не прикоснулся. Достав из пальто пачку ароматизированных сигарет, Габриел осеклась и убрала руку обратно. Все же курила она лишь в здании святого Мартина.
Габи, ее так когда-то называли. Давно. И больше никто не смог произнести сокращенное имя на придыхании, заглядывая в ее оливковые глаза. Волей-неволей, но именно она стала проводником в страшных событиях заброшенного Бернарда, который оставила позади. Только она видела его звериную сущность во плоти.
Девушка шла, так и не замечая, что вторая рука до сих пор сжимала отданное Элис нечто. Ногти впивались в нежную бледную кожу и оставляли красные впалые следы, когда Габриел решила немного разжать ладонь. Она не могла представить, что такого отдала ей монахиня, но чувствовала неладное. Всем телом. Дрожь прошлась по коже вглубь, замирая и отдаваясь в животе болью. Словно это должно было пробудить ее от долгого сна.
Габриел медлила. Она старалась оттягивать момент, противясь нагнетающей тянущей боли. Буро-зеленые глаза впивались в ладонь и притягивали любопытные взгляды незнакомцев.
«Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа».
Выдохнув последнюю храбрость, девушка опустила взгляд и сунула руку в глубокий карман, поспешив продолжить путь. Кажется, разочарование всего мира обрушилось на нее в печальном стоне. Готова была поклясться, она отчетливо слышала чье-то дыхание над ухом.