Не задумываясь над собственными действиями, Ольгерд вымыл кружку, поставил ее на место и перешел в комнату. Не заправленная постель манила уютом теплого одеяла и мягкой подушки, но он не стал ложиться, зная, что теперь уже все равно не заснет. Да и вообще, неизвестно, когда он в следующий раз сможет заставить себя закрыть глаза более чем на пять минут.
Явление волчицы в город совершенно выбило его из привычной колеи. За последние семь, кажется, лет он почти смирился с тем, что больше никогда не увидит ее кроме как в воспоминаниях. Он привык считать ее прошлым, несомненно, прекрасным, но — прошлым. Он не был готов признаться в этом, однако это было именно так.
Страх за Асю стал почти осязаемым. Ольгерд схватился за голову, нарезая круги по комнате. Знал же, знал! Нельзя заводить знакомств, тогда никто не окажется под ударом, никто не пострадает, если волчица — его волчица — решит, что кто-либо покушается на… Что уж там, на ее Ольгерда. Как он мог быть столь беспечен! Из-за него прекрасная девушка — инопланетянка — оказалась в опасности. А другая девушка погибла. И в обоих случаях виноват он.
— Дурак! — сквозь зубы простонал Ольгерд. — Ой, какой же ты дурак!
Он должен был найти волчицу, связаться с ней любым способом. Объяснить, что Асю можно не трогать, что Ася для него — сестренка младшая, сказать, что он по-прежнему…
Нет.
Он знал: это бесполезно. Более того, это невозможно. Если за столько лет она сама не пришла к нему, то и сейчас не даст ему шанса на новую встречу. Не убежит, не спрячется — на это можно было и не рассчитывать; просто сделает так, что он, даже смотря ей в глаза, не узнает ее. И будет дразнить издалека, то вильнув хвостом, то скаля зубы на случайного прохожего, а то и…
Ольгерд помотал головой. Он слишком явственно представил себе картину растерзанной Аси и стоящей над ней волчицы с наглой ухмылкой во всю серую морду. Желтые листья кружатся в неспешном бесконечном танце, а красная кровь медленно впитывается в мерзлую землю. Серый зверь лениво зевает и облизывается. Сегодня у него будет пир…
Ольгерд зарычал не хуже того самого волка. С размаху саданул кулаком по стене, содрал кожу на костяшках и только после этого открыл глаза.
Они были темно-темно-карего цвета, почти черные. Тьма постепенно отступала, возвращая его привычный каштановый оттенок, однако не настолько быстро, чтобы это могло остаться незамеченным, если бы кто оказался в комнате рядом с ним. Еще одна причина, по которой он хотел временно отдалить Асю. Он знал за собой эту особенность — и он не хотел ее пугать еще больше.
К вечеру начался дождь.
Ольгерд нашел в шкафу свою старую куртку с капюшоном, оделся и вышел на улицу. Он не имел права пропускать вечер на качелях, тем более в нынешних условиях.
Волчата вовсю резвились перед норой. Их мать наблюдала за ними, но, казалось, она сама готова начать бегать за собственным хвостом — по какой-то причине у нее было хорошее настроение.
Ольгерд догадывался — по какой…
Вдруг она словно заметила, что за ней наблюдают. Подняла голову, ухмыльнулась — совсем как человек — и отошла в сторону, однако так, чтобы видеть своих щенят. Села и, наклонив голову, одарила дерево перед собой невинным взглядом заблудившейся овечки.
Ольгерд сжал кулаки. Он понимал, что она знает о его наблюдениях, но не ожидал, что настолько буквально знает.
Волчица вывалила язык и быстро задышала. В таком виде она чрезвычайно напоминала овчарку-переростка.
— Прекрати, — пробормотал Ольгерд.
Волчица тявкнула, упала на спину и подергала лапами. Кажется, она пыталась что-то изобразить. Откинула голову и закатила глаза. И вдруг вскочила и словно бы рассмеялась.
— Не надо, — попросил Ольгерд.
Волчица дернула головой. Она была решительно не согласна с тем, что ей не дают развлекаться. Она хотела играть, она хотела поделиться своей радостью, а ей грубо запрещали.
— Хватит! — крикнул Ольгерд. От его крика с ближайшего гаража снялась целая стая галок и полетела прочь, возмущенно галдя.
Волчица заметно нахмурилась и заворчала. Она не привыкла к подобному обращению, она начинала злиться. Ей все подчинялись, ее щенки, ее муж-волк, а какой-то человечишка смел повышать на нее голос! Она любила получать все, что хотела, она считала, что ей должны восхищаться. А человечишка вел себя неправильно… Ее глаза сверкнули желто-зеленым огнем. Это значило, что человечишку ждало наказание.
— Пусть, — прошептал Ольгерд. — Пусть. Наказывай меня, но не трогай других. Не трогай невинных… Мне-то жить незачем, я-то куда греховнее даже тебя… Но не надо, чтобы страдали те, кто ни в чем не виноват.
Волчица сердито дернула хвостом. Это значило: она сама разберется, как и кого ей наказывать.
Ольгерд встал с качелей, разрывая контакт. Он надеялся, что этим их полубезумным диалогом он смог поправить хоть что-то, что отвел беду.
Он совершенно забыл за семь лет, какой могла быть его волчица.
Он сидел на кухне, не включая света, и маленькими глотками цедил несладкий кофе, когда входная дверь приоткрылась и в образовавшийся проем заглянуло старушечье личико.
Алевтина Васильевна была невероятно активной для своего возраста. Ей удалось сохранить фигуру, которая в молодости, несомненно, разбила множество сердец — маленькая, худенькая, аккуратненькая. С ее губ не сходила улыбка, а глаза светились задором.
— Здравствуйте, — улыбнулся Ольгерд.
— Здравствуй, здравствуй, Олежка! — закивала Алевтина Васильевна. — А я вот… Принесла тебе хлебушка и мяса, как ты просил.
— Спасибо, — мужчина принял протянутый ему пакет.
— А я смотрю, от тебя девушка второе утро уходит? Никак зазноба появилась? А и правильно, большой уже, нечего все бобылем сидеть…
— Ну что вы, все сплетничаете? — беззлобно отмахнулся Ольгерд. — Это сестра моя младшая. Приехала наконец…
Одновременно он подумал, что, будь у него действительно сестра, вряд ли бы она к нему могла хоть когда-нибудь приехать. Эта мысль спровоцировала кривую ухмылку, которая не укрылась от внимания старушки.
— Темнишь, Олежка! — мягко пожурила она его. — Вы же с ней совсем не похожи. А она красивая девочка, я ее, конечно, вблизи не видела, но из окна давеча поглядела. Как она обернулась… Не смотрят так сестры на братьев, даже уходя от них!
— Алевтина Васильевна… Как ваше здоровье? — попробовал уйти от неудачной темы Ольгерд.
— Да что мне сделается-то! — всплеснула руками старушка. — Восемьдесят лет прожила — и еще столько же проживу. Другие-то в моем возрасте чем только не хворают, а все почему? Жить они правильно не умеют! Жалуются только. А жизнь надо любить, тогда и она тебя обижать не будет. Просыпаться с улыбкой и засыпать с ней же. Не хмуриться, даже если что-то не так. Вот в этом и есть мой секрет.
— Занимательная у вас философия, — покачал головой Ольгерд.
— А ты сам попробуй, Олежка! Сам попробуй — и все увидишь, все поймешь.
Он долго не мог понять, почему Алевтина Васильевна зовет его другим именем. Как-то спросил и был крайне удивлен, когда услышал, что-де к ближним людям надо обращаться исключительно ласково, тогда все у них будет хорошо. Поскольку она не смогла образовать уменьшительно-ласкательную форму от имени «Ольгерд», то она взяла другое, наиболее близкое по звучанию — и сделала из него Олежку.
— Попробую обязательно, спасибо, — сказал Ольгерд.
— Я всегда говорила, что ты умный мальчик, — подмигнула ему старушка. — А все-таки жениться тебе надо. Что ты все один да один! Нельзя так, не по-человечески это.
«Да я, бабушка, и не человек, не заслужил», — чуть было не сказал Ольгерд, но вовремя сообразил, что подобным заявлением спровоцирует целую лекцию о правильном поведении. Вместо этого он сказал: