Родственникам надоело мое брожение и в начале сентября, невзирая на мои протесты, они отправили меня на дачу к бабушке, аргументируя это тем, что той требуется помощь в уборке урожая. Это существенно уменьшало мои шансы на розыск Саши, но спорить я уже устал, поэтому поехал.
В выходные я прибыл на место. Обнаружил, что уже вся картошка выкопана, лук и капуста убраны, клубника обработана, а теплица разобрана, и очень разозлился. Но поезд обратно был только вечером, так что мне пришлось так или иначе остаться на даче.
От нечего делать я пошел в лес. Бабушка предупредила, что грибы я могу не искать, потому что утром все прочесали местные грибники, а они были людьми старательными, поэтому я просто шел, не разбирая дороги.
Сюрприз ждал меня, когда я преодолел небольшой овражек. Кое-как вылезя из крапивы, я поднял взгляд от земли… И увидел перед собой зверя. Он никак не мог быть собакой, не подходил по размерам, форме головы и глазам. Несколько секунд мы с волком смотрели друг на друга.
А потом волк метнулся вперед и вцепился зубами в мою ничем не защищенную ладонь.
========== Глава 8 (Рассказ Ольгерда. Окончание) ==========
Позор и слава в их крови,
Хватает смерти и любви.
Но сколько волка не корми,
Ему все мало.
Песня группы «Би-2»
Сентябрь 1988 года.
Ты думаешь, что я скажу, что у меня в тот миг вся жизнь пронеслась перед глазами? Нет. Я думал только о том, что так и не нашел Сашу… Я закрыл глаза, ожидая, когда зубы начнут рвать мое тело.
Однако этого не происходило, более того, я ощутил, что моя рука свободна. Я открыл глаза; волк стоял чуть поодаль и наблюдал за мной. По ладони у меня текла кровь, но особой боли я не чувствовал.
Несколько мгновений мы со зверем смотрели друг на друга, а потом он развернулся и бросился прочь.
Я не понимал, что произошло. Волк никогда не нападет на человека; вообще любое дикое животное предпочитает держаться от людей подальше. Единственное исключение — больной зверь. Но бешеный волк не ограничится укусом в руку, он доведет свое дело до конца…
Я не заметил, как за раздумьями повернул назад. Вскоре я обнаружил себя идущим по главной улице нашего дачного поселка.
Разумеется, бабушка, увидев мою рану, переполошилась. Я соврал ей, что случайно забрел к соседям, у которых была очень злая собака — и та ожидаемо бросилась на «нарушителя». Бабушка поверила, пусть и не сразу; ей наверняка показалось подозрительным то, что я отказался идти к хозяевам пса с просьбой держать того на короткой цепи. Укус мне обработали и забинтовали.
Я вдруг вспомнил о Кате. О ней было сказано, что ее загрызла бешеная собака… Но если и к ней наведался вот такой волк, как ко мне? Тогда эти два случая складываются в одну картинку.
Только в какую — я никак не мог сообразить, хотя решение казалось очень близким: протяни руку — и ты поймаешь его.
В город я вернулся тем же вечером.
Ранка от укуса заживала очень быстро, через три дня следов от зубов почти не осталось, лишь белые полоски новой кожи, обещающие так же скоро исчезнуть.
А еще через два дня я случайно налетел на Сашу в автобусе, возвращаясь из института.
Конечно же, радости моей не было предела. Саша только смеялась, видя такую мою бурную реакцию.
— Что, скучал, волчонок? — спросила она.
— Скучал. Очень скучал, — признался я.
— На луну выл?
— И на луну бы повыл, если бы умел!
— Ничего, научим, — загадочно улыбнулась Саша.
Мне было абсолютно все равно, о чем говорить, лишь бы смотреть в ее колдовские глаза, обнимать ее тонкую фигурку, чувствовать ее запах — терпкий, холодный.
На этот раз она не отказалась, когда я пригласил ее домой.
Представляя ее родителям и сестренке, я объяснил, что это из-за нее я так странно себя вел. Моя семья вежливо улыбалась Саше, но я видел, что она им не нравится. Неужели они думали, что я всю оставшуюся жизнь должен буду хранить верность погибшей Кате? Саша ее превосходила во всем. И я решил: если они не примут мою девушку, то потеряют и меня. Я не хотел оставаться в доме, где меня не понимали.
Мы сидели в моей комнате. Я рассказывал Саше о том, как я ее искал, а она слушала и молчала, лишь изредка позволяя себе одобрительную улыбку. Когда я дошел до случая с волком, она напряглась и даже придвинулась поближе; я списал это на беспокойство за меня и счел это хорошим знаком: если она беспокоилась обо мне, то это могло значить только то, что я ей небезразличен.
Я до сих пор уверен, что тогда я все-таки не ошибся.
Саша осталась на ночь. Тонкие, почти картонные стены не позволяли нам перейти к более решительным действиям, но мне было достаточно и нежных поцелуев. А потом Саша прижала мою голову к своей груди и заснула.
Наверное, меня должно было насторожить то, что я не мог освободиться от ее хватки, но разве может думать о таких мелочах влюбленный парень?
А спустя две недели стало уже поздно думать о всех странностях моей девушки.
Когда это — я имею в виду превращение — случилось со мной впервые, к счастью, я находился далеко от дома и под присмотром Саши. Она не дала мне наделать глупостей, тщательно проследила за тем, чтобы обращение завершилось полностью, после чего заставила бежать следом за ней. При этом она оставалась в человеческом облике; однако долгие годы оборотничества наложили на нее свой отпечаток, и сила, во многом превышающая человеческую, была одной из «отметок зверя».
Той ночью я вымотался полностью, так, что даже думать не мог о том, что хищнику, в общем-то, положено питаться мясом. Саша запретила мне отходить далеко от нее.
Мы неслись сквозь лес, шум ветра почти перекрывал все остальные звуки, однако я не мог не заметить, что мой слух стал куда более чутким. Обоняние вылавливало потрясающие по красоте запахи, что раньше мне были недоступны. Луна, чьи лучи раньше казались ледяными, согревала мою шкуру.
Саша бежала и смеялась, и кричала что-то в небо. Она была абсолютно и незамутненно счастлива. Как я узнал потом, ей впервые удалось довести до логического конца превращение человека в оборотня; я был первым из ее «подопытных», кто выжил. А самой главной ее победой было то, что, став волком, я не потерял способности мыслить как человек. С такими результатами она могла бы номинироваться на оборотническую Нобелевскую премию, если бы она существовала.
Когда я без сил упал на ковер из мягких листьев, Саша села рядом, положила мою голову себе на колени и, почесывая за ухом, словно я был собакой, рассказала, что ей на самом деле вовсе не двадцать лет, на которые она выглядела. Он уже пятьдесят лет бегала в шкуре оборотня, обращенная каким-то сумасшедшим стариканом, который, к слову, сам превращаться не умел; зато он изучал проблему ликантропии. Саша оказалась жертвой его жестокого эксперимента; она представляла собой отдельный вид оборотня, не зависящий от лунных фаз. Раньше она была такой одной, но теперь нас стало двое.
Единственное, что она не смогла мне передать — а именно она и укусила меня тогда в лесу — так это способность не стареть. Она не была бессмертной, нет, просто срок ее жизни невероятно растянулся. Она сказала, что, по подсчетам старика-ученого, ей отводилось двести лет как минимум. Первые сто пятьдесят из них она сохраняла свежесть юного лица, потом должна была начать потихоньку угасать. Я подумал, что это, должно быть, ужасно — пережить всех тех, кто когда-то был тебе дорог, но Саша отмахнулась. Она призналась, что никого никогда не любила. До тех пор, пока не встретила меня.
Наверняка логические умозаключения обратившего ее могли бы ей помочь и сделать из меня ее точную копию, да вот только ученого постигла незавидная участь: спустя полгода после того, как Саша поняла, что с ней сделали, она убила его, а лабораторию сожгла вместе со всеми данными. Тогда ей казалось, что данные эти исключительно опасны и уж точно никогда ей не понадобятся. Время показало, что она ошиблась; однако ее почти выручила ее идеальная память, которая и подсказала, как именно надо вести обращение нового волка.