— Куда собрался? — поинтересовался он.
— Пусти, — прошептал я, с трудом сдерживая волка. — Пусти, не то хуже будет.
— Ты еще и угрожаешь?..
Дальнейшее я помню как в тумане.
Первым с разорванным горлом упал отец, потому что стоял ко мне ближе всех. После чего я, вместо того, чтобы сбежать, как сначала и хотел, развернулся и двинулся обратно в кухню, уже на четырех лапах.
Сестренка смертельно побледнела, но нашла в себе силы загородить мать, которая хваталась за сердце и медленно оседала на пол. Я оскалился; уверен, моя измазанная кровью морда внушала достаточно ужаса, однако Оля не двигалась с места, видимо, твердо решив защитить родительницу от чудовища, пусть даже и ценой собственной жизни.
Волк, почувствовавший вкус крови на языке, уже не рассуждал об этике. Я не мог его остановить.
Оля отлетела в угол и сильно ударилась об стол. Впрочем, думаю, ей было уже все равно: она была мертва.
Матери «повезло» больше всех: она была без сознания, когда мои зубы сомкнулись на ее шее. Она не почувствовала боли, я уверен.
Потом я метался по квартире, пачкая пол, поскальзываясь на крови. Я не мог стать человеком, да и не хотел; я боялся, что мой разум не выдержит, если я взгляну на устроенную мной расправу человеческими глазами. Я выл и тявкал, бросался на стены, вновь и вновь обнюхивал тело сестры, словно надеялся, что она сейчас встанет…
В таком состоянии меня и нашла Саша. Она почему-то вернулась раньше, чем собиралась, открыла дверь своим ключом… Увидела трупы и сразу все поняла.
— Ольгерд! Ко мне! — крикнула она.
Я подбежал к ней, поскуливая, как щенок. Она схватила меня за шкирку и оттащила в ванную, там она засунула меня под душ и смыла всю кровь. Я думал, что она тут же поможет мне обратиться, но этого не произошло. Вместо этого она достала из сумки ошейник и поводок, нацепила их на меня, будто я был собакой. И вывела меня из квартиры, изображая, что просто пошла прогуляться с псом.
Надо ли уточнять, что больше домой я так и не вернулся?
Человеком она позволила мне стать только в лесу, в той самой сторожке, в которой я ночевал после первого обращения. Не знаю, что она сделала, но я вдруг осознал, что совершенно не чувствую раскаяния из-за содеянного. Мне казалось, что так произошло потому, что иначе и быть не могло; мне было немножко грустно из-за того, что я больше никогда не увижу сестренку, но и только.
Через три дня мы переехали в другой город. Выбирала его Саша, по одной ей известным причинам. Сняли квартиру на окраине и зажили как молодожены. Лето прошло относительно спокойно, я хотел было устроиться на работу, но Саша сказала, что у нее достаточно денег, чтобы содержать нашу маленькую семью. Мне пришлось подчиниться.
На новом месте никто не знал о преступлении, совершенным мной по отношению к своей собственной семье, все считали меня вежливым и умным молодым человеком, которому досталась потрясающая по красоте и доброте жена. Нас вполне устраивала эта иллюзия, она гарантировала, что никто не заподозрит в нас тех, кто извел всех бродячих собак в округе.
А еще тогда же Саша открыла в себе новый дар. Иногда она бегала волчицей без меня, но могла на расстоянии дотянуться до моего сознания и показать все, что считала нужным. Таким образом мы стали еще ближе, чем раньше.
Идиллия рухнула одним осенним днем. Я всего лишь помог соседской девчонке донести до дверей квартиры тяжелую сумку; разумеется, Саша узнала об этом и устроила скандал.
Она кричала, что я ей изменяю, что не ценю ее заботу, что думаю только о себе. Она кидала в меня посудой, от которой я едва уворачивался.
А мне вдруг вспомнились слова отца.
И я впервые в жизни повысил голос на Сашу. Потому что мне до смерти надоели несправедливые обвинения.
Эффект был неожиданным. На несколько секунд Саша замолчала и замерла, глядя на меня широко открытыми глазами. Она наверняка не думала, что я решусь ей хоть в чем-то перечить, особенно после всего, что она для меня сделала. А потом она зарычала и, мгновенно перекидываясь в звериную форму, бросилась на меня.
Дальнейшее я ничем объяснить не могу.
Я стоял, не двигаясь, не пытаясь защититься или тоже обратиться; зубы Саши почти сомкнулись на моей шее. Но в этот миг что-то словно взорвалось, нас ослепила яркая вспышка света. Мы оба упали, не удержавшись на ногах (и на лапах тоже).
Это событие словно отрезвило нас. Саша сделала максимально виноватые глаза и потерлась мордой о мое плечо. Я погладил ее по густой шерсти. И улыбнулся, ожидая, когда она превратится в человека, чтобы закрепить нашу «мировую».
Этого не происходило. Саша насторожилась; потом забегала по квартире. В таком беспокойстве я видел ее впервые.
Ей пришлось воспользоваться нашей мысленной связью. Она сообщила, что не может принять человеческий облик, попросила меня перекинуться.
Я не смог. Я знал, что надо делать, чтобы перейти в волчью форму, но это знание оказалось совершенно бесполезным! Словно кто-то взял и отсек у меня эту возможность.
Саша без объяснений поняла, что и я оказался беспомощным. Она приказала мне ждать. И убежала.
Через три дня она вышла на связь, чтобы сказать, что на нас кто-то наложил проклятье, которое заперло нас каждого в той форме, в которой мы находились на момент ссоры. Она пообещала найти это существо, наказав мне ждать ее, помнить и продолжать любить.
С тех пор мы так и живем — она ищет возможность вновь стать человеком, а я… Я жду, помню, люблю.
========== Глава 9 ==========
Шерсть цвета пепла. Волк-одиночка. Свежие силы.
Лапы в крови у хозяина ночи. И полюбил он
Запахи страха, отчаянья, боли. Запах охоты.
Но поменяются скоро роли. Кончатся взлёты.
Стихи Ангела
29 сентября 1996 года.
Когда Ольгерд замолчал, солнце уже показало свой краешек из-за горизонта. Ася зябко поежилась и прижалась к мужчине сильнее, закрыла глаза, словно собралась спать на крыльце.
— Утомил я тебя? — усмехнулся Ольгерд.
— Нет, — пробормотала Ася. — Но это страшно… Прости, но я не понимаю, почему ты не сразу осознал, кто она.
— Влюбленные люди чрезвычайно быстро глупеют, — вздохнул мужчина. — Не извиняйся. Разумом я все понимаю, а вот сердцем принять не могу, Саша для меня святая.
Ася ничего не ответила. Ольгерд скосил на нее глаза и увидел, что она спит.
— Ребенок, — хмыкнул он.
Подхватив девушку на руки, он пошел в дом.
Дед Велимир разбудил Ольгерда через два часа. Вдвоем они посоветовались и решили пока не трогать Асю.
— Пусть отдохнет, — добродушно прогудел старик. — Слышал я, что вы всю ночь проговорили.
Ольгерд смутился, но дед Велимир только рукой махнул.
— Я пойду прогуляюсь, — сказал Ольгерд после завтрака, состоявшего из чашки молока и куска хлеба с маслом. — Если Аня проснется, вы ей скажите, что я скоро вернусь, хорошо?
— Не бойся, милок, все объясню зазнобе твоей, — кивнул старик.
Мужчина поморщился, услышав про «зазнобу», но поправлять не стал. Накинув куртку, он пошел в лес, внимательно прислушиваясь и принюхиваясь.
Ася спала плохо, то и дело выныривая на поверхность из липкого, жаркого сна. Она свернулась клубочком, завернулась в одеяло, стараясь смягчить лавку, но ничто не помогало. В какой-то момент у нее разболелась голова, начало ломить виски, но не было никаких сил открыть глаза. Она слышала, что осталась в доме одна, что все куда-то ушли, и только тогда провалилась в темную бездну, где ее уже поджидал очередной пророческий сон-кошмар.
Ася не сразу поняла, где оказалась, просто чувствовала, что комната ей знакома, она была в ней несколько раз. Светлые занавески на окнах, на стене — пестрый ковер с восточным узором, старенький, но уютный диван, находящийся в разобранном состоянии, огромный шкаф, весь забитый книгами — и гитара в углу.