Люди в лодке тоже делали свое дело. Барский сидел на носу лодки на веслах и выгребал, стараясь придать линия выметываемого невода наиболее выгодное направление. Спутник его, скорчившись на корме, кое-как отковыривая от полузамерзшего невода жесткие комья и попросту спускал его в воду, стараясь только, чтобы ни одна ячея не задела за борт. Через две или три минуты весь невод был кое-как выброшен. Промышленники прикрепили к борту конец речного кляча и, повернув лодку вдоль реки, поплыли вниз по течению, плавя тоню. Течение довольно быстро понесло лодку, поворачивая ее то вправо, то влево. Среди реки ночная тьма соединялась с туманом и была еще гуще, чем на берегу. Матовая черная вода не отсвечивала ни одним слабым лучом. Только низкие волны, гонимые поперечным ветром, выходившим из-за речной пади, слегка ударяли о борт, да речная струя со слабым рокотом переливалась через веревку, волочившуюся за кормой.
Молчаливый суб’ект, окончив свою часть работы, судорожно скорчился в крошечном свободном пространстве на плоской корме, откуда при первом неловком движении можно было вывалиться в воду. Со своей скамьи на носу Барский различал только смутные очертания этой фигуры, похожей на кучу тряпья.
— А где каменный берег? — вдруг сказал Барский после довольно продолжительного молчания. — Ей-богу, я не разберу!
Ответа не было.
— Как бы нас не пронесло, — озабоченно продолжал Барский. — Тут дальше задевы. Можно изодрать невод.
Тоня была им хорошо знакома, но в темноте даже с опытными промышленниками случаются несчастья. В качестве самого знающего промышленника Барский чувствовал на себе ответственность за благополучие невода перед всей среднерецкой компанией, которая сидела в городе и голодала в ожидании рыбы.
— Отчего Андрей не кричит? — продолжал беспокоиться Барский. — Пора пригребать!
— Пригребай! — внезапно долетел крик из темноты.
Барский вздрогнул и быстро обернулся на голос. Течение незаметно повернуло лодку кормою вперед, и он рассчитывал услышать окрик совсем с другой стороны. Одним сильным движением правого весла он заставил лодку описать полуоборот и принялся подтягивать невод к берегу, налегая изо всех сил на весельные дужки и закидывая лопасти как можно дальше вперед.
Через несколько минут они уже копошились у берега, по колено в воде, торопливо выбирая в лодку речное крыло и в то же время быстро отводя ее вперед до линия приплеска. Фигура бережничего тоже обрисовалась сзади. Он собирал свое крыло, нагибаясь к реке так низко, как будто ему хотелось хлебнуть холодной воды. Расстояние между обоими крыльями становилось все менее и менее.
— На берег, на берег! — озабоченно говорил Барский, передавая товарищу оба конца тетив. — Хрептовский, на берег!
Он с силой вытолкнул лодку носом на песок и, взяв со своего сиденья короткую деревянную колотушку, вошел в прибор невода.
— Рыба ходит! — заговорил он возбужденно, подражая туземным промышленникам и чувствуя, как тупые рыбьи носы толкаются в воде об его ноги. — Нельма, нельма ходит!
Он придавил ногой нижнюю тетиву, а колотушкой нащупал и приподнял верхнюю, для того, чтобы какая-нибудь проворная щука не могла переброситься через нее в вольную воду.
— Много рыбы! — сказал Гуревич, чувствуя подергивание и судорожное трепетание веревок в своих руках.
— Тащи, тащи! — азартно кричал Барский. — Волоки!
Улов вместе с неводом очутился на песке. Промышленники открыли невод и вытряхнули добычу на песок. На песке немедленно поднялась невообразимая возня. Серебристые максуны, тускло поблескивавшие в темноте, подпрыгивали так высоко, как будто они были сделаны из резины; скользкие налимы ползали, извиваясь во все стороны и постоянно подвертываясь под ноги; толстые нельмы, напротив, лежали смирно и неподвижно, как обрубки дерева. Барский торопливо переходил от рыбы к рыбе и ощупью укрощал ее ударами палки по голове.
Теперь нужно было убирать невод. Вместе с рыбой в него набралась целая куча мягкого ледяного сала, быстро примерзавшего к тонким ячеям на обнаженном песке. Но хуже всего была сельдятка. Она набивалась в крыльях невода целыми сотнями, туго протискиваясь в каждую нитяную ячею. Ее нужно было всю выдергать и набросать в кучу на берегу. Эта рыба была самая трудная. Плавники седьдятки застревали в ячеях, небольшое вальковатое тело поминутно выскальзывало из рук, нить ячеи при каждом неловком движении больно резала пальцы, мелькая, сельдяжья чешуя прилипала к ладоням, противная рыбья слизь застывала на коже и больно щипала тело.