В юрте было темно, но довольно просторно. Сальная свеча в самодельном деревянном подсвечнике бросала кругом тусклый свет. Кирпичный камин, неуклюже выдвинувшийся вперед, загораживал чуть не половину пространства. Косые стены, кое-как составленные из тонких бревен, прислоненных вверху к четырем балкам, были покрыты матами, сплетенными из тальника, для того, чтобы сколько-нибудь помешать холоду входить сквозь щели; но маты примерзли к стенам и были покрыты толстыми шишками льда; во всех углах были целые ледяные наслоения, которые под действием пламени, пылавшего в камине, выпускали тонкие струйки воды, убегавшие в щели досок пола.
Общество, собравшееся в юрте, состояло из восьми человек и двух собак. За исключением молодых супругов Головинских, все остальные выглядели так своеобразно, как будто судьба нарочно выбирала их, чтобы составить коллекцию.
Хозяин, высокий и, сухой, с мягкими русыми кудрями и выцветшими бледноголубыми глазами, хлопотал у стола, очищая место для елки, которая, совсем готовая, стояла на крыше за неимением свободного помещения.
Прямо против него сидел Кирилов, некогда родовитый русский дворянин, ныне, как две капли воды, похожий на старого облезлого татарина. У Кирилова не было ни одного зуба. В противоположность Веревцову, он тоже, по принципу, не употреблял растительной пищи и питался по преимуществу различными смесями рыбьего и мясного жиров и коровьего масла. Он не носил белья и ходил, покрытый звериными шкурами, как троглодит. Летом и зимой он ходил с открытой головой, и только в самые сильные морозы надевал вязаный капор собственной работы.
Рядом с ним сидел Ястребов, широкоплечий и мрачный, с грязным лицом и широкой полуседой бородой, похожей на старый веник из просяной соломы. Ястребов, опять-таки по принципу, никогда не снимал с головы засаленной черной шапочки, по поводу чего ходили целые легенды. Он жил охотой и даже в это зимнее время скитался целыми днями по лесу в поисках за куропатками. В последние дни он повадился приходить к юрте Веревцова, где всегда было много куропаток, и стрелял их почти у самой двери, к великому ужасу и негодованию хозяина.
«Математик», косматый пес местной породы, лежал у его ног, положив голову на передние лапы. От достоянного безделья и сытной еды он был поперек себя толще и получил свое имя за философскую невозмутимость, которая, в сущности, вытекала из непомерной лени. Приземистый корявый «Герман» стоял, потягивая носом по направлению к камину. Он происходил в четвертом колене от русской дворняжки, привезенной с юга, и это обеспечило ему покойный угол в Лядовском доме, который в течение пятнадцати лет переходил по наследству от семьи к семье с утварью и собакой.
Теперь его хозяевами были супруги Головинские, которые сидели рядом на скамье, стоявшей у стены. Оба они были молоды и красивы. Особенностью их было то, что они всегда были вместе и сидели, стояли или ходили плечо к плечу, в самой непосредственной близости друг к другу. В этой холодной пустыне они как будто боялись отодвинуться, чтобы не озябнуть. За это их называли голубками-неразлучниками.
Калнышевский, ближайший приятель и товарищ Веревцова, с грустным лицом, растрепанными волосами и разноцветной бородой, сидел на обрубке бревна перед камином, углубившись в чтение старого номера «Вестника финансов». Его личная жизнь вся ушла в экономическую статистику, и помимо нее у него не было чем заполнить свои досуги. Тем не менее он старался не терять ни минуты времени и в летнее время пробовал даже рубить дрова с книгой в руках.
Джемауэр, художник-самоучка, совсем молодой, в очках, с похожим на выжатый лимон узким лицом и узким носом, сидел за столом, набрасывая карикатуру, изображавшую Калнышевского с книгой в одной руке и с топором в другой, старающегося совместить два несовместимых занятия.
Восьмой член общества был Броцкий, столяр, короткий и коренастый, похожий на буддийские статуэтки из бронзы.
Наконец приготовления к приему елки были окончены. Широко открыв дверь и напустив целый океан белого мерзлого пара, Веревцов втащил небольшое деревцо, увешанное подарками, тщательно завернутыми в газетную бумагу. Ему пришлось трудиться целых две недели, чтобы изготовить подарок для каждого. К сожалению, на Колыме не было ели, и «елка» была, в сущности, лиственницей, совершенно оголенной от зимнего холода и не имевшей ни одной хвойной чешуйки… Как бы то ни было, дерево было поставлено на стол и восемь огородов стеариновых свечей зажжены на его ветвях. Гости с невольным любопытством поглядывали на бумажные свертки, свешивавшиеся с ветвей дерева, стараясь угадать их содержание. Один, впрочем, даже под бумагой имел такую несомненную рыбью фору, что Математик поднял голову и сочувственно тявкнул.