— С’ешьте что-нибудь! — воскликнул Веревцов, выскакивая вслед за приятелем.
Он соображал, что Ястребов не принимал пищи со вчерашнего дня, и в то же время опасался, что он опять уйдет в лес.
Ястребов даже не обернулся. Он уходил крупными шагами по дороге, которая вела на другую сторону речки, в лучшую часть города. Веревцову ничего не оставалось, как последовать за ним.
Охотник перешел через мост и, пройдя несколько десятков шагов, свернул к большой избе, в окнах которой, несмотря на ранний час, уже светился огонь.
К новому удивлению Веревцова, это был именно тот дом, который и он собирался посетить. Однако, вместо того чтобы тотчас же зайти, он медленно прошел до самого конца улицы и так же медленно вернулся, как будто делая прогулку. Ему почему-то хотелось, чтобы Ястребов прежде обсиделся и пришел в более нормальное состояние.
Обширная изба выглядела сравнительно с жалкими логовищами Веревцова или Ястребова, как настоящий дворец. Гладко оструганные стены были даже украшены олеографиями «Нивы» в простых деревянных рамках. В левом углу помещался верстак, и весь угол был обвешан столярными инструментами. Посредине стоял большой деревянный стол, на котором кипел самовар и горели две сальные свечи.
Огромные льдины окон весело играли, отражая лучи этого света. Широкая кровать скрывалась за ситцевой занавесью, а в глубине комнаты, в красном углу, стоял еще стол. У этого стола сидел Ястребов и, как ни в чем не бывало, пил чай. За столом хозяйничала молодая и очень миловидная женщина с быстрыми черными глазами и нежным румянцем на смуглых щеках. Тонкие брови ее были слегка приподняты наружным углом. Руки были маленькие и красивые, просторная ситцевая блуза не скрывала крепких и стройных форм. Когда она разливала чай и разносила его гостям, каждое движение ее было исполнено свободы и грации.
Рядом с ней сидел еще молодой человек с меланхолически задумчивым лицом и каштановыми кудрями, ниспадавшими до плеч. Он сидел, несколько пригнувшись к столу, и с сосредоточенным вниманием пилил большим подпилком какую-то железную штучку, закрепленную в столовой доске. Подпилок оглушительно визжал, но никто не обращал на это внимания, и гости так непринужденно разговаривали, как будто в комнате была полная тишина.
Молодой человек с подпилком некогда изучал филологические науки в специальном учебном заведении и даже избрал было своей специальностью латинский язык. Быть может, поэтому в настоящее время, в силу закона противоположностей, он был лучшим и, можно сказать, универсальным ремесленником в Колымске. Разнообразие его занятий совершенно не поддавалось описанию: он обжигал кирпичи и чистил стенные часы, запаивал старые чайники и делал выкройки для дамских платьев. Спрос на его работу был неслыханный; местные обыватели считали его всезнающим и не давали ему покоя, да он и сам не хотел иметь покоя и даже за обедом не выпускал из рук подпилка или стамески. Плату он получал по преимуществу продуктами, и в его квартире было нечто вроде постоянного бесплатного табльдота для всех желающих.
Он женился почти тотчас же по приезде на Колыму, во время случайной поездки по округу, и необыкновенно счастливо, хотя его жена знала только тайгу и тундру и до замужества даже никогда не была в Колымске. Но молодая якутка так быстро научилась говорить по-русски и освоилась со своим новым положением, что уже через шесть месяцев могла сделать свой дом притягательным пунктом для всех членов колонии. Из нее, между прочим, вышла хорошая хозяйка, и она научилась даже удачно приготовлять невиданные русские блюда, насколько хватало припасов на Колыме.
Рядом с нею с обеих сторон стола сидели две пары гостей, так, что два человека, сидевшие друг против друга, составляли пару. Эти пары, видимо, обособились и даже раздвинулись, насколько дозволяло место. Первая пара играла в дураки, перебрасывая через стол ужасные карты, закругленные, как эллипсис. Справа сидел Полозов, огромный человек с волосатыми руками и большой круглой головой, крепкой, как голова тарана. Верхняя часть его фигуры, возвышавшаяся над столом, имела в себе что-то слоновье. Когда, увлекаясь игрой, он перемещался на стуле и, чтобы сделать свою позу удобнее, поднимал и ставил ногу на новое место, из-под стола раздавался стук каблука, подбитого железной подковой, широкого и крепкого, как копыто.
Партнер, сидевший слева, был, напротив, так мал, что голова его едва поднималась над столом. Это была тоже большая голова, с растрепанными черными волосами, маленькими черными глазами, подозрительно глядевшими из-под косматых бровей, и длинной бородой, конец которой уходил под стол. Благодаря ей он получил имя Черномора, которое пристало так крепко, что многие приятели совсем забыли его настоящее имя. Туземцы сделали из этого имени фамилию и называли маленького человека с большой бородой Черноморов. Ему не везло, и он горячился и с азартом бросал карты на стол, каждый раз высоко приподнимая руки, чтобы не стукнуться локтем.