Юрта, построенная в стороне, стала уединенным островом, и обитатели ее были совершенно отрезаны.
К счастью, вода не добралась до парника, устроенного на склоне холма: гряды были затоплены, но это не могло принести им вреда. К вечеру затор прорвался, и вода спала. В течение следующих дней было еще два или три затора, хотя и не таких больших. Наконец главную массу льда пронесло вниз, река очистилась, и настало лето. На другой день земля, как по волшебству, покрылась зеленым ковром, на всех деревьях развернулись почки.
Еще через два дня в траве появились головки ландышей, и на ветвях тальника стали завиваться барашки. Всевозможные птицы с непрерывным гамом и стрекотаньем летели вдоль реки на север. Воздух наполнялся приятным смолистым запахом лиственницы и ползучего кедра. Природа торопилась, ибо ей нужно было начать и окончить целую вереницу мелких и крупных дел за два коротких месяца праздничного летнего приволья.
Цветоводство и огородничество Веревцова и Алексеева было в полном разгаре работы, как свидетельствовала даже вывеска, тайно нарисованная художником Джемауэром и повешенная ночью на дереве, чтобы сделать Василию Андреичу сюрприз. На вывеске была изображена чудовищная телега, нагруженная доверху различными произведениями сельской природы, а Веревцов в позе Цинцинната стоял возле, опираясь ногой на заступ и безмолвно предлагая прохожим свои дары.
Картофель, капуста и брюква были пересажены на грядки, а огурцы — в парник. Обыватели каждый день приходили к юрте полюбоваться на невиданное зрелище, так как парника и водопровода никогда еще не было в Колымске. Лужайка перед юртой сделалась любимым местом собраний городских мальчишек, которые в особенности любили наблюдать, как длинный очеп спускается и подымается над рекой, точно шея долговязой огромной птицы, пьющей воду. Мальчишки, впрочем, держались на почтительном расстоянии. Длинные ноги Веревцова и косматая голова Алексеева внушали им робость. В городе к тому же ходили смутные слухи, что в невиданной затее пришлых людей не обошлось без лешего, который именно и перетаскивал из лесу все эти огромные колоды.
Лето быстро подвигалось вперед. Посевы поднялись на славу. Огород покрылся широкой и плотной зеленью. Первые тонкие листочки будущих капустных вилков стали курчавиться и свиваться вместе. Желтые цветочки огурцов отцветали в парилке, и местами зеленое донышко цветочной чашки уже стало удлиняться, принимая характерную овальную форму. Большая часть колонии раз’ехалась по рыболовным заимкам, город опустел, осталось только несколько нищих старух на Голодном Конце, больные в больнице, два попа колымской церкви да целое стадо бродячих собак, отпущенных до осени на волю.
Собаки, однако, приносили Веревцову больше испытаний, чем люди. Они рассматривали межи между огородными грядами, как место, специально назначенное для бега взапуски и всевозможных ристалищ. Изгородь, устроенная Веревцовым вокруг посевов, еще ухудшила дело. Собаки каждую ночь проделывали новую лазейку, но в решительную минуту забывали все и, преследуемые хозяевами, метались из стороны в сторону, каждым прыжком уничтожая юную редиску или полную свежего сока репу. Впрочем, они слишком привыкли к ударам, чтобы обращать на них внимание. Лето было для них праздником, так как летом не было запряжки, и они старались насладиться по-своему свободой и теплом.
Веревцов и Алексеев не отлучались от огорода и сторожили свои работы. Веревцов сплел травяные маты во всю ширину огорода, чтобы закрывать гряды при ночных морозах, которые должны были начаться со дня на день. С парником он возился, как с больным ребенком, то открывая его, чтобы огурцы погрелись на солнце, то поспешно закрывая его опять при первом намеке на охлаждение воздуха. Цветы расцвели и отцвели, но ему некому было дарить букеты, ибо ни одной дамы не было в городе, и в конце концов, он сосредоточил все свои упования на прозаических, но более полезных дарах огородной Помоны.[22]