Погляди, городская колдунья,
Погляди, городская колдунья,
Что придумала нынче луна.
Георгинов, тюльпанов, петуний
Незнакомые, злые тона.
Изменился не цвет, не рисунок,
Изменилась душа у цветов.
Напоил ее тлеющий сумрак
Ядовитою росной водой.
Ты стряхни эту грусть, эту горесть,
Утешенья цветам нашепчи.
В пыль стряхни этот яд, эту хворость,
Каблуками ее затопчи.
Чем ты мучишь? Чем пугаешь?
Чем ты мучишь? Чем пугаешь?
Как ты смеешь предо мной
Хохотать, почти нагая,
Озаренная луной?
Ты, как правда, — в обнаженье
Останавливаешь кровь.
Мне мучительны движенья
И мучительна любовь…
В закрытой выработке, в шахте
В закрытой выработке, в шахте,
Горю остатками угля.
Здесь смертный дух, здесь смертью пахнет
И задыхается земля.
Последние истлеют крепи,
И рухнет небо мертвеца,
И, рассыпаясь в пыль и пепел,
Я домечтаю до конца.
Я быть хочу тебя моложе.
Пока еще могу дышать.
Моя шагреневая кожа —
Моя усталая душа.
Басовый ключ
Басовый ключ.
Гитарный строй.
Григорьева отрава.
И я григорьевской струной
Владеть имею право.
И я могу сыграть, как он,
С цыганским перебором.
И выдать стон за струнный звон
С веселым разговором.
На ощупь нота найдена
Дрожащими руками.
И тонко тренькает струна,
Зажатая колками.
И хриплый аккомпанемент
Расстроенной гитары
Вдруг остановит на момент
Сердечные удары.
И я, что вызвался играть,
Живу одной заботой —
Чтоб как-нибудь не потерять
Найденной верной ноты.
Я отступал из городов
Я отступал из городов,
Из деревень и сел,
Средь горных выгнутых хребтов
Покоя не нашел.
Здесь ястреб кружит надо мной,
Как будто я — мертвец,
Мне места будто под луной
Не стало наконец.
И повеленье ястребов
Не удивит меня,
Я столько видел здесь гробов,
Закопанных в камнях.
Тот, кто проходит Дантов ад,
Тот помнит хорошо,
Как трудно выбраться назад,
Кто раз туда вошел.
Сквозь этот горный лабиринт
В закатном свете дня
Протянет Ариадна нить
И выведет меня
К родным могилам, в сад весны,
На теплый чернозем,
Куда миражи, грезы, сны
Мы оба принесем.
Волшебная аптека
Блестят стеклянные шары
Серебряной латынью,
Что сохранилась от поры,
Какой уж нет в помине.
И сумасбродный старичок,
Почти умалишенный,
Откинул ласково крючок
Дверей для приглашенных.
Он сердце вытащил свое,
Рукой раздвинул ребра,
Цедит целебное питье
Жестоким и недобрым.
Там литер — черный порошок
В пробирках и ретортах,
С родной мечтательной душой
Напополам растертый.
Вот это темное питье —
Состав от ностальгии.
Учили, как лечить ее,
Овидий и Вергилий.
А сколько протянулось рук
За тем волшебным средством,
Что вопреки суду наук
Нас возвращает в детство.
Аптекарь древний, подбери,
Такие дай пилюли,
Чтоб декабри и январи
Перевернуть в июли.
И чтобы, как чума, дотла
Зараза раболепства
Здесь уничтожена была
Старинным книжным средством.
И чтоб не видел белый свет
Бацилл липучей лести,
И чтоб свели следы на нет
Жестокости и мести…
Толпа народа у дверей,
Толпа в самой аптеке,
И среди тысячи людей
Не видно человека,
Кому бы не было нужды
До разноцветных банок,
Что, молча выстроясь в ряды,
Играют роль приманок.