Но я-то видел, что Старшинов неотступно думает, ищет. Мы уже подходили к заводу, как Георгий Петрович повернул к складу готовой продукции.
— Опять солярку не подвезли, хвост вытащишь, нос увязнет. Где мастер? А-а, дело не в мастере, — махнул рукой Георгий Петрович.
— А в чем? — спросил я. — Пусть и мастера шевелят мозгами.
— В заданности, в заданности, Антон, — повторил Старшинов. — Будь ты хоть семи пядей во лбу, но если не настроил производства, не запустил по науке — задохнешься. — И Георгий Петрович торопливо повернул на участок нулевого цикла, туда, где закладывали пятиэтажные дома. А когда подошли, то вдруг обнаружили глухую тишину. Рабочие, словно воробьи на проводах, сидели на сваях и грелись на солнце.
— В чем дело?
— А ни в чем, ни одного бульдозера не дали.
— А, черт, — вырвалось у Старшинова, и он побежал в свое управление.
По пути заскочил в подвернувшуюся строительную будку.
— Телефон есть?
— Вчера провода взрывом оборвало. А вы из детского сада напротив позвоните, — посоветовала сторожиха.
— А-а-а, — только и сказал Старшинов. У него от бессильной ярости сжалось сердце, перехватило дыхание…
После обеда Старшинов положил на стол секретаря парткома докладную о срыве работ по вине руководителей механизации. Впервые в жизни так, письменно, и не рапорт. Это был крик боли и глубочайшего возмущения.
Заседание парткома было назначено на четыре, и Иван Иванович, как обычно, опаздывал. Он влетел последним — с видом страшно занятого человека, которого оторвали по пустякам. Сел и недовольно насупился.
Секретарь парткома Татьяна Сергеевна Сазонова коротко изложила суть дела.
— Из-за такого пустяка и собрали нас на экстренное совещание? — Иван Иванович криво усмехнулся. — Отрывают людей от работы, — шепнул он соседу, но так, чтобы было всем слышно.
— Иван Иванович, объясните товарищам срыв работы СМУ-один.
Иван Иванович не спеша поднялся. И по пальцам стал считать, кому и когда он направил бульдозеры и тягачи. Он перечислял механизмы по разнарядке и уже победно оглядывал присутствующих.
— Да и себе я должен что-то оставить. Ведь тоже задыхаюсь. — Иван Иванович смотрел на Сазонову не мигая.
По кабинету прокатился шумок. Сазонова поднялась с места, и на какой-то миг ее глаза стали холодными, невидящими.
— С пустозвонством надо бороться и покончить как можно скорее, — резко сказала она. — Вам на планерке это записали? Вы ведь не возражали? Вы же согласились вместо четырех бульдозеров дать два? — уточнила секретарь парткома. — Теперь речь идет, если хотите, не столько о бульдозерах, сколько о вашем поведении, — не повышая голоса, продолжала она, — о поведении коммуниста-руководителя, не сдержавшего слова. И можно ли доверять такому человеку вообще?
Стало тихо. Только слышно было, как гудела и отчаянно билась в плафоне над столом муха.
Татьяна Сергеевна помолчала немного. И со свойственной ей прямотой в упор спросила:
— Что вы на это скажете, Иван Иванович?
Иван Иванович побегал глазами по лицам сидящих и, как бы недоумевая, пожал плечами.
— Я вроде сапожника, — пытался отшутиться он, — сам тачаю и сам без сапог. Вы ж с меня план спрашиваете?..
— Мы сейчас с вас спрашиваем, почему вы не сдержали слово? Слово коммуниста — материально. Вы его нарушили, и пошла цепная реакция — простои бригад, а в конечном счете срыв государственного плана. Наша вина, — повысила голос Сазонова, — в том, что мы нетребовательны к себе, обесценили слово. Но мы это исправим…
— Вы сами напишете заявление, Иван Иванович? — вдруг спросил Юрьев.
Иван Иванович поднял глаза.
— Так, сразу, — он тихонько опустился на стул. Но тут же встал. — Татьяна Сергеевна, товарищи члены парткома. Поверьте?! Последний, может быть, раз…
Наступило гнетущее молчание. Муха обожглась о лампочку, упала на полированный стол и едва шевелила крыльями.
— Разрешите два слова, — приподнялся Старшинов.
Татьяна Сергеевна кивнула. Георгий Петрович ослабил узел галстука, шумно вздохнул и сказал:
— Поверим Ивану Ивановичу. Я прошу и хочу надеяться…
Из управления расходились поздно. Все понимали, что это был необычный партком. Что с этого момента не только словесной шелухе был поставлен заслон, но и в корне менялись взаимоотношения между механизаторами и строителями.
Теперь на строительстве шла по-настоящему борьба за право вбить первый кол на основных сооружениях будущей гидростанции. Партком совместно с постройкомом разработал ступенчатую систему социалистического соревнования. Условия были жесткими: если срывалась бригада — вылетал из соревнования участок; прогорал участок — сходило со стартовой дорожки подразделение. Тут было так: один отвечает за всех, все — за одного. Случайности при такой системе соревнования были полностью исключены, и к финишу подходили самые организованные, способные и выносливые. Одной из лучших бригад стала Димкина бригада. Ей-то и было дано почетное право перебросить воздушный мост через Колыму.