— Планерка закончена, все свободны! — вышел Ромашкин из положения.
Задвигали стульями, зашумели.
Ромашкин круто повернулся, поискал глазами:
— Ланцов, останьтесь! — приказал он, когда Димка был уже на пороге.
Димка вернулся к столу. Ромашкин сидел в глубоком кресле и, по-видимому, ждал, пока выйдет последний человек. Нажал на кнопку — на пороге появилась секретарь.
— Никого не пускать — я занят.
Ромашкин смотрел на рослого невозмутимого парня и думал, как бы половчее его осадить.
— Значит, так, Ланцов… Я правильно назвал вашу фамилию? Давайте о деле. С планом вы не тянете, не справляетесь. На что же вы надеетесь, мы так оставить этого не можем!.
— Я и хотел решить на планерке…
— Вы не ершитесь, Ланцов, — неожиданно миролюбиво сказал Ромашкин. — Представьте на минуту себя на моем месте — вы молодой человек, может, еще дорастете и до руководителя, так вот представляю, какой разгон вы бы учинили!
— Что вы все — разгон, разнос, стружка, слова-то какие.
— Постойте, постойте…
— Я и так уже столько времени стою перед вами.
— Выходит, вы считаете, что руководитель не должен всерьез спрашивать с подчиненных?
— По-разному ведь можно спросить. На мой взгляд, спрашивать следует только серьезно, но при этом нельзя унижать людей. Ведь существует же этика руководителя, не правда ли? Ну, правила взаимоотношений между руководителями и подчиненными. Я не говорю о их педантичном соблюдении, в жизни это, наверное, трудно, но хотя бы в главном — не подавлять личность, не унижать. А ведь сплошь да рядом наоборот. Вот и вы сегодня…
— С удовольствием послушаю вашу философию, — Ромашкин сел в кресло поудобнее.
Ланцов переступил с ноги на ногу, намереваясь развернуться к двери.
— Давайте, давайте продолжим, что же, по-вашему, единоначалие отменяется?
— Нет.
— Ну, ну, дальше!
— Дальше? Не мешало бы всякому единоначальнику ознакомиться с законами, с юридическими справочниками, с профсоюзными справочниками. А то потом и бьемся, откуда это хамство у некоторых руководителей — от невежества или от душевной, черствости?
— Слушай-ка, Ланцов, — вдруг на «ты» перешел Ромашкин, — давай-ка вот что: чтобы у тебя не завихрялся ум за разум, мы с тобой так договоримся. Как ты говоришь, этика и тому подобное, вот мы и будем блюсти ее на производстве, а потом и везде. Ты делаешь мне план, хорошо делаешь, а я с тебя спрос творю. И учти: если не тянешь, то держись!
…Димка шел свежеотсыпанной дорогой и все еще не мог успокоиться. Ему было жаль потерянного времени, ведь, в сущности, ничего не решил. Привыкли прикрываться — век, век, огромный поток информации, невозможно знать все. Ну и что? Уверен, что ни в какой век невозможно было все знать, да и не обязательно это. Почему надо всем знать, чем отличается одно удобрение от другого или, скажем, когда состоялась первая Женевская конференция по разоружению? Хотя не мешает и это звать. А каково-то сейчас Василию Андреевичу? — вдруг перепрыгнули мысли.
Вот и сам Поярков с Дюжевым идут по пыльной дороге. Увидели Димку, приостановились.
— Знаешь, Дмитрий, я всегда теряюсь перед вышестоящей наглостью. За что терпел? Крутил бы себе баранку, Я ведь знаю этого человека…
— А ты чувствуешь за собой вину? — спросил Димка.
— Нисколько.
— Так какого же ты черта!
— Подожди, Дмитрий, я уже оглох от этих криков…
— Эх, Василий Андреевич, Василий Андреевич, дорогой мой, за себя и постоять не можем, почему так?
— Вот за тебя бы, Димка, — Поярков сжал кулаки. — А вот за себя…
— Ничего, дядя Вася, не поддавайся, еще посмотрим, мы же не одни с тобой.
— Дождь будет, — Василий Андреевич поглядел на небо. — Смочило бы хоть, что ли. — Не успел он договорить, как упала капля, за ней другая, третья, — крупные, тяжелые. Они пробивались в землю, и дорога, взрываясь, запахла влажной пылью.
— Надо же, Василий-пророк! — сказал Димка. — Ну, шире шаг!
Дождь косо резанул, и мы резво вбежали на высокое крыльцо школы.
— Видел как, — радовался Василий Андреевич, — налетел, и все!
С шумом полилась по бетонке пузырчатая вода — и вдруг дождь стих…
— Ишь ты, будто кто разом смазнул, — гудел Василий Андреевич.
Мы спустились с крыльца, и тут снова хлестанул дождь, залопотал по бетону, по крыше, тонким звоном отозвалось оконное стекло.
— А-а, что мы, сахарные? Вперед! — скомандовал Димка.
На перекрестке Василий крикнул: «Бывай». И они с Димкой исчезли за домом.