— Что спрашивать? Надо, значит, надо. Котелок, топор, пилу брать?
— Погоди с котелком, давай обсудим, дело не простое.
Василий рукавицей смахнул снег с валенок. Пока я искал в кармане ключ и гремел крышкой почтового ящика, дверь распахнулась.
— Кто царапается? Обметайте снег получше, — и Славка притворил дверь, сберегая тепло.
Поярков сбросил с плеч полушубок и поставил его у двери. Кожух стал отходить в тепле и на глазах сник. Я поднял его и повесил на гвоздь.
— Ни к черту овчина, — стушевался Василий Андреевич, будто это его вина, что полушубок стоит колом. — Вот раньше были романовские шубы, что в тепле, что на морозе — хоть в ухо вдерни.
— То раньше, а то теперь. Теперь всяк в шубу лезет, а раньше берегли ее, лишь по праздникам надевали, — заступается Славка.
— Ты бы, Славка, чайку спроворил, гость у нас.
— Еще чего, чай у нас всегда пожалуйста, с пылу с жару, — он хватает фыркающий чайник, ставит на стол.
Мы с Василием Андреевичем моем руки и присаживаемся к столу. Кухонька узенькая, громоздкий Василий Андреевич едва втискивается между косяком двери и плитой, тянет к ней руки.
— Че, дядя Вася, кровь-то не греет, может, для сугреву по маленькой?
— Не стоит, Слава, не праздник.
— Была бы честь предложена. — Славка наливает большую кружку и придвигает Василию Андреевичу.
— Так что же за дело дорожное у тебя, Антон? — прихлебывая чай и согревая о кружку руки, спрашивает Поярков.
— Нужно провести тяжеловесы от Магадана. — Я передаю разговор с Юрьевым, краски сгущаю. Василий Андреевич только кивает головой да ухмыляется.
— М-да, — говорит он, когда я замолкаю. — Пятьсот тонн на крюке. Приличное тягло надо!
— «Стратегами» потащим, — встревает Славка.
— Ты имеешь в виду МАЗ-пятьсот сорок три или АТТ?
— МАЗ-пятьсот сорок три, конечно. Это машина!
— Машина-то мощная, ничего не скажешь, — Поярков только теперь замечает, что чай остыл.
— Подгорячи-ка, Вячеслав Иванович, — протягивает он кружку.
— Пожалуйста!
Когда кружка наполняется, Поярков, вытянув губы трубочкой, схлебывает опупок, в котором отражается оконная рама и раскаленная добела лампочка.
— Полста тонн по нашим дорогам для «Стратега» потолок, — задумчиво говорит Василий Андреевич, — и то на подъемах подсоблять надо, надо подсоблять.
— А кто возражает, я тоже говорю, что надо, — откликается Славка.
— Под такой груз сколько тяги потребуется, сколько машин? Тягу, куда ни шло, можно поставить, а вот как впишемся в кривуны, в «гитары»? — размышляет вслух Поярков.
— Можно и на лебедках пройти, — замечает Славка.
— На лебедках, говоришь? — поворачивается к нему Василий. — На лебедках? На лебедках не пойдет. Это тебе не на стапелях, где мертвяки есть…
— Как же не пойдет? Ну и что, на мертвяки можно поставить машины.
— А так, не пойдет, Вячеслав Иванович, и все.
— Ну, это не разговор, доказать надо. Вот у нас на Диксоне однажды морской катер выволакивали на берег, так исключительно лебедками…
Ну, думаю, сел Славка на своего конька. Я про Диксон уже, кажется, абсолютно все знаю, поэтому не слушаю. Пусть душу отводит. Тут уж он и Тамару Васильевну вспомнит, и сынишку. А Василию Андреевичу все в новинку, пусть послушает. Мне же надо еще сварить для Гольца овсянку, сдобрить тушенкой, остудить и накормить собаку.
Вот уже и за полночь перевалило. Вижу, не хочется Славке отпускать Василия Андреевича.
— Ничего, брат, не поделаешь, завтра рано вставать, — извиняющимся голосом говорит Поярков.
Я поддерживаю:
— Еще успеете наговориться. Вам обоим придется выехать пораньше. Пока получите технику, расконсервируете, то да се, а дня через два и я подъеду.
Вместо двух дней прошла неделя, пока оформлял бумаги, отправлял сварочные аппараты, инструменты. А тут как раз подвернулась попутная машина — бензовоз. Решил ехать на бензовозе.
— Устраивайся, — сказал водитель, — перекушу на ходу и в путь.
Я снял полушубок, и в кабине сразу стало просторнее.
Шофер, не торопясь, сосредоточенно жевал хлеб, вкусно прикусывая копченым салом, и смотрел себе в колени. Покончив с едой, отряхнул с газетки крошки в широкую, как совок, ладонь и, запрокинув голову, бросил себе в рот. При этом кадык на его жилистой шее сработал оружейным затвором: знает цену хлеба.
И вот мы едем. Водитель знай крутит баранку, и ни одного слова. И весь он какой-то окаменелый. Лицо с желтым отливом, то ли больной, то ли чифирист заядлый — не пойму. Со Славкой сейчас травили бы всякие байки, путь-дорожку комментировали, а с этим уже несколько часов в пути и словом не перемолвились. Правда, чрезмерно болтливые тоже надоедают. Но все же на одной стройке работаем, вроде есть о чем поговорить. Только так подумал, а шофер и говорит: