— Да не беспокойтесь. Хлопот наделали…
— Легайте, легайте, добрые хлопцы, это разве хлопоты, приветить людей — честь. Русские ведь мы люди.
Сквозь сон я еще слышал, как хозяйка топталась на кухне, убирала со стола и вполголоса разговаривала с Кондратием Савельичем. Как и было договорено, хозяин разбудил нас до свету. Толкаясь и мешая друг другу, наскоро оделись и на выход. Я поблагодарил радушных хозяев за хлеб-соль.
— Да что вы, ради бога, — отмахнулся Кондратий Савельич. — Будете проезжать — всегда заходите. Мы сами рады, что еще людям сгождаемся.
После баньки, хорошего отдыха у ребят и настроение бодрое.
— Ну что ты, дед, тянешь резину. Наверно, бабка приглянулась, — зубоскалят ребята. — Может, останешься, а Кондратия Савельича мы возьмем в штатные банщики.
— Не прогадаю, какой хлеб бабка выпекает.
— Да, дед, хлебушек отменный… — Гена подрулил к поезду, и парни стали расходиться по машинам.
Я забрался к Славке в кабину. Славка, потягиваясь, протянул:
— Живут же люди, скажи, дед?
Но поезд дернулся, и Славка на полслове замолк, а когда тяжеловес вышел на полотно дороги, со вздохом продолжил:
— Ну и банька, доложу я. Куда там Москва. В этот раз в Москве Серегу с Диксона встретил. Иду по улице — Серега — ясное море — нос в нос.
— Бывал, спрашивает, в Сандунах?
— Нет, — говорю, — представления не имею.
— Ну тогда, — хватает меня под крендель и прет, только успеваю ноги переставлять. Приперлись, не баня — музей. Стали в хвост очереди, а Серега вдруг говорит: держи веник, а я квасу пару бутылок прихвачу.
Прибегает с квасным концентратом, квасу не нашел. Концентрат так концентрат, все равно квасной.
Прошли в предбанник, разделись на диване. Пивом хоть залейся, газировку тоже принесут, квасу нету. Ясное море — сразу тащит в парную. В парной публика, как на трибуне, стоит. Истязают себя вениками, только шлепки слышно. А парок — колики по коже. Серега в тазик концентрат вылил. Бутылку за дверь, сам по ступенькам, приоткрыл дверку и бултых туда из тазика, а я с веничком стою на нижней приступке, обвыкаю, млею. Вначале шибануло квасным духом, захватило, а потом как попрет дым, да такой едучий, мать моя — женщина. Все с полка, кто по-пластунски к двери. Если бы парильщики нашли Серегу, убили бы. Знаешь, какие там заядлые, ого-го. Я сам, ясное море, едва отыскал Серегу. Заглянул в бассейн, вижу, лысина плавает, сразу узнал: он шестьдесят пятый шапку носит…
Славка оборачивается:
— Приехали, де-ед!
— Куда приехали?
Славка улыбается.
— Ты куда скрылся, приехали, говорю. Диск накрылся.
— Как приехали?..
Открываю кабину, дорогу лижет поземка. Зябко. Опускаю ноги и спрыгиваю на дорогу. Ребята уже приволокли домкраты, вымостили, установили под раму.
— Придется Гене сбегать на базу, — говорит Василий, — шпильки есть, диска нету.
Поярков прикрывает от ветра лицо рукавицей и показывает на трещину в диске.
— Гена ночь дежурил, может, кого другого пошлем?
— А кого другого? Гену надо посылать. Он на одной ноге зайца обгонит.
Мимо проскочила машина и встала. На подножке Паша Зверев.
— Ну что, мужики, загораете? — и косит глаз на диск. — Так-так.
— Паша, ты бы не смог захватить диск с базы? Когда думаешь обратно ехать?
— Понимаю. Будет сделано. Гущин где?..
— Время-то уже, дай бог, — канючит Славка, — обед, а еще не завтракали. Пусть Гена везет в столовку.
В столовку так в столовку. Все забираемся в летучку. Столовые по всей трассе ни днем, ни ночью не закрываются. Летучка выруливает с обочины и весело бежит по трассе. Гена подъезжает к продпункту и сразу назначает дежурных, чтобы всем не толкаться на раздаче. В коридорчике горячая вода, мыло, сода в ванночке. Ребята моют руки. Дежурные таскают на подносах еду и ставят на сдвинутые по четыре в ряд столы. Щи жидковатые, зато в тарелках. Ложки, вилки, салфетки в граненых стаканах, словно куропачьи хвосты, торчат. Гена стоит у раздачи — заказывает. Чай тройной — пьешь — губы слипаются. Отбивные по две порции, по порции блинчиков с повидлом тоже умяли.
— Ну как, наелись? Хватило?
— Еще осталось — лавровый лист.
— Тогда встать, — командует Гена, — выходи строиться.
Закуриваем на крыльце. К столовке подруливают два рейсовых автобуса. Парни наперебой ухаживают за пассажирками.
— Пацанва, — говорит Василий и качает головой.
— А сами-то какими были. Вспомни?