— И верно, — соглашается Поярков. — Вроде бы давно живешь, а оглянешься…
— Помнишь, как тебя Тонька отшила?
— Как это отшила? Может, я сам не захотел.
— Вот те раз, сколько ты за ней ухаживал…
— Так я и помню.
— Антонину, да не запомнить…
— Ну что, хлопцы, сосватали?! А ты-то, Володя, вот скажу Татьяне.
— Да вы что, дядя Вася, я так, землячку встретил.
— Ну если землячку, тогда ладно…
Гена уже надрывается — сигналит. Парням неохота расставаться с девушками, договариваются о встречах, приглашают на стройку. И, показывая удаль, лихо запрыгивают в летучку.
— Может во-он ту, блондинку в шубке, возьмем, а?
— Ничего девушка, симпатичная, можно, — поддерживает ребят Василий Андреевич, — только вот боюсь, Славка отобьет.
— Не-е, дядя Вася, будьте спокойны, у нас это не принято, уводить у товарища.
Обшитые дерматином скамейки холодят, и Славка садится на свою ногу.
— Вон дед — тоже холостой, вот кого бояться надо…
— Мы тут все холостые.
— Вот еще был такой случай…
Минут через пятнадцать Гена подрулил к поезду.
В открытую дверь снежными бляшками искрится воздух.
На остывших скатах синими, зелеными, красными огоньками сверкает снежная копоть.
Сварщик Зотов показывается из-под «Стратега».
— Вячеслав Иванович! — кричит он. — Мой драндулет просит каши.
Славка выпрыгивает из машины.
— Ну что, сачок?
— Сачком малявок вылавливают. Это тебе Николай Зотов говорит.
— Знаю, знаю, все знают, дипломированный сачок. — Славка нахлобучивает Зотову сварочную маску на лицо.
— Каша — мать наша, — и поднимает капот.
Двигатель весь в масле, из блока шатун торчит.
— Вразнос пошел.
— А, а не золотуха, так понос, — махнул рукой Славка.
Всю ночь меняли двигатель на саке.
Утром ребята своим глазам не поверили: объявился Паша Зверев и привез диск. Лицо у Паши вытянулось, осунулось, как у летчика-испытателя, преодолевшего сверхзвуковой барьер.
— Ты бы, Паша, прилег. Иди в мою машину, пока мы тут возимся.
— Да что ты, дядя Вася, груз у меня не терпит отстоя. Игрушки везу — детский сад открывают…
— Ну-ну. За помощь спасибо. Что нового на Большой земле?.
— Все по-старому. Ну, я побежал.
— Беги, беги, Паша…
Вечер припал к земле, затопил распадки синим дымом, потухли шпили гольцов. Поезд подошел к спуску, остановился. Парни глазами прикидывают спуск. Сойдет, что терять время на страховку — в крайнем случае подбросим «закуски». Слесаря-сменщики выстраиваются на всю длину поезда, у каждого на плече по чурке. У одной из машин столпились водители. Проталкиваюсь. В центре Володя Гущин, губы у него дрожат.
— Ты че молчишь, Владимир? В пехоту тебя списать? Зачем рвешь мотором, а если бы не удержали… или тебе жизнь товарищей…
— Дядя Вася, — тихонько говорит Славка, — у него отец умер, Паша телеграмму привез.
— Пошто сразу не сказал? — Василий Андреевич отмерил глазами пространство, которое предстояло одолеть на спуске.
— Владимир, иди в мою машину.
У Гущина сразу опустились плечи.
— Может, ты, Володя, сам поведешь?
— Поведу, дед.
— Поехали.
Володя побежал к своему тягачу.
Поезд вышел на спуск и сразу всей массой стал напирать на тягачи. На повороте тягач съюзил. «Телега» сразу стала напирать и давить своей массой, набирая ход. Парни побросали под колеса «закуски». «Колымага» словно споткнулась. Но тут же, пожевав шпалы, чурки, снова стала набирать ход. Парни бежали за поездом и бросали новые «закуски».
— Вот чертова кобыла, разнесет…
Но коренной тягач вовремя сориентировался, поддал газу и выровнял поезд — выдернув на прямую. Молодец, Василий Андреевич. «Колымага» начала сбавлять ход, скоро спуск кончился, и «Колымага» остановилась.
— Ну, кобыла, кобылка, кобылица…
Ребята похлопывают вороненые бока тяжеловеса. Перекур — и снова в путь.
— Садись, Антон, ко мне, — приглашает Василий.
Залезаю в кабину.
— Интересно, Антон, человек устроен. Ты ведь сам себя не видишь, как стареешь, верно? Нет, я серьезно.
— Ну, а зачем это надо, сплошные были бы переживания, только бы пялился в зеркало…
— Это ты верно говоришь. Иду я как-то около общежития. Ребята на турнике упражняются. Ну, думаю, дай-ка я подзадорю — как бывало, разрешите, молодежь? Пожалуйста, говорят, какой разговор. Взялся за перекладину, какое там «солнце»… А вот вчера в кузов надо было зачем-то, взялся за борт, лег брюхом, а корму преодолеть не могу. Думаю: кто-нибудь из ребят шуткует — держит, — оглянулся — никого, ты знаешь, даже жуть взяла. Может, пора в тираж?